Гвардии майор

…Адаптация моя почти закончилась, и жизнь приобрела новые краски. Теперь я снова мог выходить в любое время дня и радоваться солнцу (хотя, во время боя его почти не видно из-за дыма). Но главным было то, что теперь наравне со всеми я участвовал в боях. Это приносило мне искреннее удовлетворение.

В конце января полковник направил меня на усиление городских позиций.

Попав в город, я ужаснулся. Как здесь ещё жили люди понять было невозможно. Артиллерия била непрестанно. В воздухе висела взвесь пыли и дыма. Но под непрекращающимся обстрелом люди продолжали жить и сражаться. Даже дети, которые оставались в городе, вносили в оборону свою лепту.

Я видел, как двое восьмилетних мальчишек заливают водой бомбу, а потом, засунув её в пустое ведро, тащат к ближайшей орудийной позиции.

Взвод, в который я попал, прикрывал батарею, которой командовал мой бывший подопечный – поручик Толстой. Я от души порадовался за него. Просто так в Севастополе званий не давали. Эх, если б к этим званиям прилагались ещё и ядра.

За время моего пребывания в городе, мы весьма неплохо познакомились. До дружбы дело, конечно, не дошло. Кроме того, что он граф, а я родом из служилого дворянства, Лев Николаевич оказался довольно замкнутым человеком. Но война сближает и не такие противоположности. И действительно, когда ты день за днем, плечом к плечу стоишь под обстрелом рядом со своими соратниками, престаёшь так уж строго следовать условностям, таким важным в мирное время. Стирается грань не только между выходцами из разных слоев общества, но и между офицерами и солдатами. Остаются только обращения по званию, да беспрекословное выполнение приказов (я говорю об умных офицерах).

Мы и жили-то все вместе, оборудовав под казарму несколько комнат в полуразрушенном доме рядом с батареей. Вечерами, когда обстрел прекращался, пушки приводили в порядок, солдаты получали пищу, помощь, ежели таковая требовалась, и свой законный стаканчик водки. Мы уходили к себе, ужинали и говорили. Говорили обо всём, иногда забывая об отдыхе.

Лев Николаевич был великолепно образован и умён. Но его усталый цинизм, временами прорывавшийся сквозь бесшабашную удаль и светское воспитание, частенько коробил меня. Я понимаю, когда человек прожил несколько сотен лет, неизбежно вырабатывается какая-то доля цинизма в подходе к жизни, как, например, у Прокофьева или того же Гольдбера, иначе не выжить, но, несмотря на это, всё побеждающая радость жизни всегда преобладала в них. Вампиры, как я уже успел убедиться, предпочитали философски относиться ко всем неприятностям и искать в жизни светлые стороны. У Толстого же всё было наоборот, что странно и неприятно контрастировало с его молодостью и положением в обществе.

Но мы были действительно молоды, и не придавали большого значения таким пустякам, как неприятные черты характера. Тем более, когда тебя в любую минуту караулит смерть. Меня, конечно, это касалось несколько меньше, хотя в английском лагере на днях погиб вампир – наступил на гранату. Повреждения оказались настолько тяжёлыми, что спасти его не удалось. Как мрачно заметил капитан Фёдоров:

– Когда в теле совсем нет крови, восстановление невозможно.

Даша не преминула спросить у Гольдбера, правду ли сказал господин Фёдоров? И насколько хорошо восстанавливается наш организм. Порезы и царапины не в счёт.

– Регенерирует, Дашенька, у нас любая часть тела. При условии, что всё остальное в порядке, и крови в организме имеется достаточно.

– Что, и голову можно отрастить? – лукаво спросила она.

– Голову нельзя, а вот руку или ногу – пожалуйста. Правда, это длительный процесс, и крови для него нужно огромное количество.

Именно поэтому я не очень беспокоился за свою скромную персону. С учителем я встречался в редкие паузы между боями. И хотя я его всё время чувствовал, но, честно говоря, без постоянного общения с ним скучал. Когда полковник приходил к нам, он тоже с удовольствием беседовал с Толстым и очень одобрительно отзывался о его стиле командования.

– Мне он тоже нравится, – признался я, – если бы он был ещё более общительным, цены бы ему не было. А как вы думаете, учитель, его можно приобщить?

– Нет, – спокойно ответил полковник, но сказал, как отрезал, – нам только истериков не хватало…

***