Гвардия советского футбола

— Да… А бакинцы? Ну, мы их так называли — бакинцы, Алика Мамедова и Борю Кузнецова, они же из Баку к нам пришли, такие поначалу вальяжные, неторопливые… Э-э, слушай, куда там спэшить, успеем, нэ уедут без нас, да?.. Тоже пару раз на электричке догоняли.

Мудрик:

— Да что далеко ходить? Вчера, на своем юбилее как Якушин сказал? Время — два часа, все собрались, расселись. А Коли Толстых и Воробьева все нет. Как быть, спрашиваем, Михаил Иосифович?

А Якушин: „Так ведь время! Начинай!“

Зыков, сидящий справа, молчал. Типа — нехорошо, брат, сам видишь, как нехорошо, так нехорошо, что и сказать тебе, непутевому, нечего…

Белый дом

— Эдуард Николаевич, по телефону вы сказали мне, что знаете Якушина с пяти лет…

— Если точнее, с 1945 года. Мы тогда жили в Мытищах, поселок Строитель был такой, по соседству с динамовским стрельбищем. Жили в двухэтажном беленьком домике. Его так и называли все — Белый дом. А рядом, метрах в семидесяти, стоял деревянный дом, где и жили тогда футболисты „Динамо“. Ну, вроде базы это было. Они собирались там перед игрой или на сбор, поле-то тут же было.

Кесарев: Поле было отличное!

Мудрик: Да, поле было хорошее. Траву для него Якушин из Англии привез. Он всегда говорил, что привез из Англии номера на футболки, раньше-то у нас без номеров играли, но вот и траву тоже.

Так вот… Время-то какое было… голодное, послевоенное, безотцовщина, шпана. А погреб, где для спортсменов питание хранилось, без замка стоял. Чего в нем только не было! А ведь никто из ребятишек, голодных-преголодных, и не подумал залезть, стянуть что-нибудь.

Кесарев: А еще там бык был. Племенной. Как же звали его?

Короленков: Борька!

Кесарев: Точно, Борька! Бывало, к нему телок водили для этого самого… для улучшения породы. А футболисты из окон увидят и давай кричать: „Борька, к тебе телку ведут! Борька, не подкачай!“

Мудрик: Да погодите вы! Якушин мне с детства каким запомнился? Высокий, строгий такой, нос горбатый. Нависнет так над тобой — страшновато. Но строгость его, как бы сказать, немного показная была. Идет после тренировки, завидит нас и скажет: „А ну становись взапуски! Первому — шоколадка, второму — булка, третьему — конфета!“ Вот так, не обижая нашего человеческого достоинства, он нас и угощал. Всех. А мы-то сопливые мальчишки…

Еще к ним на базу часто кино привозили…

Кесарев: Фильмы по репарациям: „Тарзан“, „Знак Зорро“, „Девушка моей мечты“.

Мудрик: Мы соберемся у крыльца толпой, просимся. А Якушин хмуро так на нас посмотрит, помолчит…

Короленков: Да, Якушин умеет паузу выдержать!

Мудрик: Мы уже дрожим: сейчас прогонит! А он: „Ну, живо под столы!“ И мы летим в комнату, на пол, под столы, стулья. Радость, представляешь, какая! А как Синявского слушали! Все наши двенадцать комнаток в одной в кучу собирались — радио-то одно! А тут — вот они — герои Англии, рядом. А что главный герой Якушин, это всем ясно было. Все его так и звали промеж себя — „Хитрый Михей“.

Кесарев: А поле там отличное было. Немцы делали. Да.

Веточку достань!

Кесарев: Но я что сказать хочу? Может, это пригодится для статьи? Я не помню случая (а я знаю Якушина с 1951 года), чтобы он не вышел с командой на тренировку. В любую погоду: дождь там, снег, грязь — все равно. И чтобы он когда-нибудь болел. На жеребьевку со сборов сам никогда не уедет, всегда — начальник команды. Все сборы — от начала до конца он проводит, понимаешь?! И расписано всё на 30–40 дней вперед. Вывешено на стенды. В Леселидзе там или в Гаграх — всё одно. А тренировались как? В день ведь по три раза мылись!

Короленков: „Хитрый Михей“ — это очень про него. Вот когда он в Ташкенте работал, так знаешь, во сколько игру назначал? В три часа. Самое пекло. А еще автобус для гостей подгонит к гостинице, ну, чтобы на игру ехать. А автобус этот вымыт изнутри только что. Представляешь, да? Испарение-то какое! Мелочь? Совсем не мелочь. Пока до стадиона доедешь, уже пропотел, сердечко застучало чаще обычного…

Кесарев: А поле поливать заставлял. За два часа перед матчем.

Мудрик: А когда Михей в Тбилиси работал?!

Кесарев: Команда гостей у вокзала останавливалась. А там как раз трамвайные пути, стрелки разные. Так, говорили, он в эти дни запрещал рельсы маслом смазывать. Ты спишь в гостинице, а рядом трамваи грохочут. Без масла! Масленки-то все у Якушина, понимаешь?

Мудрик: А на тренировках? Разве спрячешься от него? Утаишь чего? Да ни в жизнь! Мы бежим по кругу, а он смотрит. Внимательно. И вроде принюхивается, когда ты мимо него бежишь. И сейчас же:

— Дим, а ты что, вчера котлеты с чесноком ел?

Шаповалов остановится, удивится:

— Да нет, ничего подобного, Михаил Иосифович!

А Якушину большего и не надо, перегарчик-то пошел!

— Давай, Дим, отойдем в сторону, потренируемся.

И начнет! То длинный пас, то короткий, то длинный пас, то короткий!

А потом еще скажет:

— Ты бы, Дим, пошел, свитерок шерстяной надел бы. А то всё же холодновато…

И опять — то длинный, то короткий. А если Шаповалов неточно мяч отдаст, то Якушин и скажет:

— Дим, что-то я не понимаю, кто кого тренирует? Ты же у нас вроде техничный футболист, а?