Читаем Гвардия советского футбола полностью

«Мой пост был в самой гуще борьбы — в районе штрафной площади. Это трудней, рискованней, здесь больше шансов потерять мяч или ошибиться при передаче — и меня, и партнеров здесь охраняет много сторожей и держат нас особенно плотно. Но зато, если уж удастся осуществить свой замысел, — противнику плохо: тот, кому отдал я мяч, находится у самых ворот. Да и я тут как тут, сам могу забить. Словом, я был не настоящим инсайдом, а вторым центральным нападающим. Я был и разыгрывающим, и завершающим атаки. Не случайно ведь почти после каждого сезона я оказывался в числе наиболее результативных игроков… Победа „Торпедо“ на всесоюзной арене не была случайностью — ее подготовили все предшествующие годы. Просто наступил момент, когда количество перешло в качество».

Сезон-62 оказался неудачным для автозаводцев — сказалась отставка Виктора Маслова. Но Валентин Иванов по-прежнему много забивал, был лидером не только «Торпедо», но и сборной СССР. На чемпионате мира в Чили он с четырьмя голами стал самым результативным в нашей команде. Правда, самому Валентину Козьмичу то мировое первенство удовлетворения не принесло, ибо советская команда обидно проиграла чилийцам в одной четвертой финала. Гавриила Качалина сняли, а сборную возглавил Константин Иванович Бесков, хорошо знакомый Иванову по совместной работе в «Торпедо» в 1956 году.

Год 64-й стал для Валентина Козьмича дважды серебряным. Сначала наша сборная заняла второе место на Кубке Европы — проигрыш в финале испанцам был расценен как крупная неудача. В чемпионате СССР автозаводцы стали вторыми, уступив в переигровке тбилисским динамовцам. В решающей встрече, проходившей в Ташкенте, торпедовцы вели со счетом 1:0. Но Валентин Иванов получил повреждение и был заменен. В итоге «Динамо» победило 4:1.

Это серебро (между прочим, очень высокой пробы) Валентин воспринял как личную неудачу. Ведь могло не быть ни той злосчастной переигровки, ни травмы, забей Иванов пенальти в матче последнего тура. Выиграй «Торпедо» в Киеве, и автозаводцы — чемпионы. Но удар Валентина Иванова, одного из сильнейших пенальтистов той эпохи, отразил киевский вратарь Виктор Банников.

В 65-м разрешили играть за родное «Торпедо» Эдуарду Стрельцову. Старые приятели по-прежнему блестяще — словно не было паузы в шесть лет — взаимодействовали на поле. Во многом присутствие Иванова помогло Эдуарду Анатольевичу снова найти себя в большом футболе. И не просто найти, а выиграть чемпионат страны 1965 года и дважды стать лучшим футболистом СССР.

Но долго поиграть вместе им не довелось, ибо в 1967 году (а фактически, даже в 1966-м) 31-летний Иванов закончил карьеру игрока, явно недоиграв отпущенный ему срок. «Тренер „Торпедо“ Виктор Марьенко стал осторожно и ненавязчиво, но всё чаще и чаще заводить со мной разговор о том, что надо уже мне подумывать о переходе на тренерскую работу и что ему, Марьенко, не нужен был бы в этом случае лучший помощник, чем я.

Не знаю, как сложилось бы все в дальнейшем, окажись на моем месте человек с яшинским характером. Но никто, кроме меня, на моем месте оказаться не мог — жизнь не игра, и дублера тут не попросишь. А я мучился, колебался, раздваивался, терзался сомнениями. И это накладывало явственный отпечаток на мою игру. Я стал играть со срывами. То, что еще недавно давалось легко и просто, теперь, под враждебными, как я считал, взглядами тренеров, перестало получаться. Исчезла такая необходимая футболисту, — во всяком случае, с такими психическими данными, как у меня, — уверенность в себе. И тут… И тут у меня появился еще один противник. Пожалуй, самый мощный, последовательный и непримиримый. Против меня восстали трибуны. На каждой игре я подвергался теперь обструкции зрителей. Меня освистывали. Мне кричали: „Балерина!“, „Пора на пенсию!“, „И-ва-но-ва с поля!“ И эти крики пригибали меня к земле, давили на плечи, наливали свинцом тело. Я готов был провалиться сквозь землю. И одновременно меня обуревало желание доказать всем, что я тот же, каким был всегда, каким был всего год назад. Я старался играть безошибочно и, конечно, переигрывал.

Я задержался в футболе еще на сезон. Но выходил на поле без настроения и — впервые за четырнадцать лет, прожитых в большом футболе, — радовался, когда не находил своего имени в списке основного состава на ближайшую игру. Никогда не забыть мне проводов, которые устроил мне стадион, мои друзья и тренеры. Круг почета вдоль трибун Большой арены Лужников я проделал на плечах моих товарищей. Публика устроила мне щедрую овацию, и впервые за эти полтора года я не услышал при упоминании своего имени ни одного свистка. Меня осыпали подарками, приветствиями, адресами. В тот день я снова чувствовал себя счастливым».

Невидимая граница

Валентин Иванов ушел в августе 1967-го. А в сентябре стал старшим тренером «Торпедо». Неожиданно для всех, в том числе и для самого себя. Валентина Козьмича вызвали в партком ЗИЛа и предложили возглавить команду. И как быть? Он отказался. Все-таки огромная ответственность, да и отношения со вчерашними партнерами нужно было выстраивать заново.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей: Малая серия

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное