Гвенделл, лучший ученик

Эмис Блаулихт Гвенделл, лучший ученик

Пролог

За десятки лет врачебной практики я часто проводил вскрытие трупов, но еще никогда мне не приходилось работать с живым мертвецом.

У него седые волосы, запавшие глаза и бледная иссушенная кожа. Ему двадцать два.

Недавно мы с Гилбертом Гвенделлом начали терапию. Сейчас я собираюсь вскрыть его память, чтобы проследить всю жизнь. Пациент пока не в состоянии соображать достаточно ясно, чтобы излагать историю самостоятельно. Отмечу: при поступлении в лечебницу он не мог говорить и не помнил своего имени. Сейчас способность к коммуникации и большая часть памяти восстановлены.

Настраиваю мнемофиксатор – металлическую капсулу с маленьким стеклянным куполом на верхушке. Там установлен кристалл для записи. Мнемофиксатор запечатлеет воспоминания пациента в кристалл, и позже я выведу из него визуальную проекцию.

Пациент лежит передо мной на столе. Глаза закрыты. Кладу ладонь ему на лоб, а другой касаюсь мнемофиксатора. Применяю чары-проводники. По рукам течет свет – ото лба пациента к кристаллу. Я закрываю глаза, чувствуя, как немеют мышцы. Погружаюсь в память пациента.

Я слышу его крик. Такой громкий, что мне простреливает уши и сдавливает виски. Чувствую запах крови. Сильный. Крови очень много. Я вижу ее повсюду. Все перед глазами красное. Пациент кричит и плачет. Это самое близкое воспоминание.

Отматываю чуть дальше. Вижу множество обнаженных тел, они качаются в танце. Повсюду дым. Музыка.

Отматываю еще. Водоворот лиц, гул голосов и вихрь ощущений. Я вижу, как наш взгляд опускается все ниже – рост пациента уменьшается.

Упираюсь в крайнюю точку памяти.

Пациент готов к сеансу.

Запись первая. Пациент ГГ-4/022/м/3430.

– Должен отметить, что я не буду находиться в твоей голове. Я буду сторонним наблюдателем, но смогу слышать твои мысли. Это означает, что я буду воспринимать твое эмоциональное отношение к происходящему и точнее фиксировать образы. Также я попрошу тебя не открывать глаза. Постарайся не концентрироваться на видении – сознательная обработка может вызвать дефекты записи. Ты увидишь его в проекции позже. Ты готов?

– Да.

– Хорошо. Пожалуйста, закрой глаза.

Часть I.

Девкан

Ты уже большой

В окно коррольского дома напротив Великого дуба падали солнечные лучи, путались в пышной кроне и ложились на пол подвижным ажуром. Гостиная казалась пустой, но в тишине разносились глухие всхлипы. На полу за кушеткой лежал маленький мальчик и плакал.

Гилберту Гвенделлу четыре года, и он впервые остался дома один. Это оказалось так страшно и тоскливо, что слезы подкатили к горлу давящим комком, едва Берт увидел, что папа ушел. Мамы почему-то нет. Папа говорил, что она отлучилась, но голос у него дрожал.

Раньше мама все время была рядом. От нее пахло ромашкой. У нее были худые, прохладные, но ласковые руки. Она смеялась и целовала в лоб. Она касалась крошечного носика Берта пальцем и говорила: “Кнопочка”. Но так было до того, как Гилберт заболел и отключился больше, чем на неделю.

После этого она куда-то делась. Берт очнулся и увидел, что ее нет. Папа есть, а ее нет.

– Де ма? – спрашивал Гилберт, обводя свою комнату заспанными глазами.

– Отлучилась, – говорил папа.

И так всегда. Отлучилась. Хотя прежде боялась выйти из дома и оставить Берта без себя.

Сегодня он почувствовал это сжимающее со всех сторон одиночество. И без мамы, и без папы. Тот постоянно работал, уходил утром и приходил под ночь. Уговорил какую-то старую тетку по имени Лереси Дренн, темную эльфийку, время от времени заглядывать к ним домой – проверить Берта и покормить. Оставаться на день Лереси не могла, потому что у самой была семья. Мало кто позволял себе заниматься благотворительностью в последнее время.

С прошлого года, после Кризиса Обливиона, когда в мире буйствовали полчища даэдра. Земля пропитывалась кровью и ломались жизни. Люди теряли близких, дома и работу. Мир будто хорошенько встряхнули и швырнули навзничь. Кто-то встал, кто-то нет. Предприятия и торговцы разорялись в попытках отстроиться и наладить продажи, но денег у населения осталось так мало, что многим едва хватало на еду. Процветали только мародеры, но и у тех из-за нищего народа начинали худеть кошельки. Все мотались в поисках работы. Особенно те, у кого были семьи.

Одним из таких горемык и стал папа. Если бы Гилберт был постарше, он бы понял, что тот тоже остался один после пропажи мамы. Наедине с кризисом, тоской и необходимостью растить сына.