Гвенди и её шкатулка

Гвенди по-прежнему думает о мистере Феррисе и волнуется за шкатулку-пульт, но далеко не так сильно, как когда-то. Она по-прежнему запирает дверь спальни, вытаскивает шкатулку из кладовки и тянет за рычажок, чтобы получить шоколадку, но уже не так часто. Максимум пару раз в неделю.

Она настолько расслабилась, что как-то раз ловит себя на мысли: «А может, со временем ты об этом забудешь?».

Но, наткнувшись на статью в газете о случайной утечке вируса сибирской язвы на советском заводе биологического оружия, в результате которого погибли сотни людей и весь район был загрязнён, она понимает, что никогда не забудет о шкатулке, красной кнопке и ответственности, которую на себя взяла. Что это за ответственность? Точно она не знает, но, наверно, речь о том, чтобы не дать всему… ну, вырваться из-под контроля. Звучит дико, но она чувствует, что это так.

Ближе к концу одиннадцатого класса, в марте 1979 года, Гвенди смотрит по телевизору репортаж об аварии на АЭС Три-Майл-Айленд в Пенсильвании. Она маниакально ищет информацию о ней, в основном чтобы узнать, насколько это опасно для ближайших деревень, городов и штатов. Эта мысль её беспокоит.

Она говорит себе, что если понадобится, она снова нажмёт красную кнопку и уничтожит Три-Майл. Но на её душе тяжким грузом лежит Джонстаун. Этот религиозный псих всё равно бы это сделал, или она его как-то подтолкнула? Сиделки бы всё равно отравили младенцев, или Гвенди Питерсон как-то добавила им недостающую порцию дури в голове? Что если шкатулка — как обезьянья лапа в том рассказе? Если она может только делать хуже, а не лучше? Что если она делает хуже?

«С Джонстауном я не понимала. А теперь понимаю. Не для этого ли мистер Феррис дал мне шкатулку? Чтобы я сделала то, что нужно, когда придёт время?»

Когда ситуация на Три-Майл-Айленд стабилизируется и исследования показывают, что опасности больше нет, Гвенди чувствует прилив счастья и облегчения. Как будто она увернулась от пули.

20

Первое, что замечает Гвенди, войдя в школу в последний четверг учебного года — мрачное выражение на лицах нескольких учителей и стайка девочек у дверей кафетерия. Многие из них плачут.

— Что происходит? — спрашивает она у Джози Уэйнрайт возле их общего шкафчика.

— В смысле?

— Девочки плачут в вестибюле. Все какие-то расстроенные.

— А, ты об этом, — говорит Джози так спокойно, будто они обсуждают, что она ела на завтрак. — Какая-то девочка вчера покончила с собой. Спрыгнула с Лестницы самоубийц.

У Гвенди холодеет всё тело.

— Какая девочка?

Она почти шепчет, потому что боится, что знает ответ. Непонятно, откуда, но знает.

— Олив… как её…

— Кепнес. Её зовут Олив Кепнес.

— Звали Олив Кепнес, — поправляет её Джози и начинает напевать траурный марш Генделя.

Гвенди хочется ей врезать, прямо по хорошенькому веснушчатому личику, но она не в силах поднять руку. Всё тело у неё занемело. Через мгновение она заставляет себя сдвинуться с места и выходит из школы, направляясь к своей машине. Она едет домой и запирается у себя в комнате.

21

«Это я виновата, — в сотый раз думает Гвенди, заезжая на автостоянку парка отдыха Касл-Вью. Уже почти полночь, и на засыпанной гравием стоянке никого нет. — Если бы я осталась её подругой…»

Она сказала родителям, что ночует у Мэгги Бин с другими девочками из школы — они будут рассказывать истории об Олив, вспоминать её и поддерживать друг друга. Родители ей поверили. Они не в курсе, что Гвенди давным-давно не общалась с Олив и её друзьями. Большинство девочек, с которыми Гвенди дружит теперь, не узнали бы Олив, даже если бы она встала прямо перед ними. Если не считать мимолётного «Привет!» в школьных коридорах и случайных встреч в супермаркете, Гвенди не разговаривала с Олив уже шесть-семь месяцев. Они в конце концов помирились после той ссоры в спальне Гвенди, но прежней дружбы между ними уже не было. И, по правде говоря, Гвенди это устраивало. Олив стала слишком уж обидчивой, слишком тяжёлой в общении, слишком… Олив.

«Это я виновата», — бормочет Гвенди, вылезая из машины. Она хотела бы верить, что это просто подростковая хандра — подростковый комплекс ячества, как говорит её папа, — но что-то не получается. Она не может не сознавать, что если бы они с Олив не отдалились друг от друга, та осталась бы жива.

Сегодня ночь безлунная, и Гвенди забыла взять фонарик, но это уже неважно. Она быстро шагает в темноте по направлению к Лестнице самоубийц, не зная толком, что будет делать, дойдя до неё.

Пройдя половину парка, она понимает, что не хочет идти к лестнице. Собственно, она вообще больше не хочет её видеть. Потому что — как бы безумно это ни звучало, но в темноте кажется правдой — что если на полпути наверх она встретит Олив? Олив с разбитой головой и глазом, вытекшим на щёку? Что если Олив её столкнёт? Или уговорит прыгнуть?

Гвенди поворачивает назад, забирается в свою «Фиесточку» и едет домой. Ей приходит в голову, что в её силах сделать так, чтобы больше никто не спрыгнул с этой чёртовой лестницы.

22