Гвиневера. Дитя северной весны

Он продолжал рассказывать о схватке, описывая каждый удар, и я видела, как от восхищения округляются глаза мальчишек, а воины кивают и втягивают воздух сквозь зубы, слушая эту историю. Я могла бы оценить стратегию или описание подготовки к сражению, но в характеристике каждого удара не находила ничего привлекательного. Я посмотрела на Артура, напряженно слушавшего Пеллинора, и отметила про себя, что нужно потом спросить его об этом.

– Возможно, моя дорогая, – ответил он, когда мы шли в лунном свете после того, как пир кончился и пришла пора ложиться, – ты не понимаешь этого потому, что тебе не пришлось зарабатывать на жизнь мечом. Если бы твое существование зависело от моментального рубящего удара, мгновенного ответа, возможности склонить равновесие скрещенных мечей в свою пользу, я готов побиться об заклад, ты пришла бы в восхищение… или по крайней мере отнеслась бы с уважением… к отваге любого человека. Будь Пеллинор богаче, он пригласил бы барда, который пересказывал бы его историю, но и в его изложении мы опять воскрешаем ее в памяти.

– Ты полагаешься на силу меча?

– Иногда. Я не буду править с его помощью, этому Мерлин уже научил меня. А первым уроком междоусобной войны явилось мудрое использование воинской мощи. В желании усмирить мятеж я бы пошел против любого и куда угодно, если бы Мерлин не доказал мне, что таким образом я только Потеряю драгоценные жизни и время. Но нужно жить, подчиняясь ситуации, и, если наши враги нападут на нас с мечом, я тоже с помощью меча буду защищать Логрис и Британию, хочу я этого или нет.

Голос его был тих, но очень серьезен, и, глядя на него в тусклом свете полной луны, я на мгновение увидела изборожденное морщинами старческое лицо, обрамленное седыми волосами и безмерно усталое. Его королевский титул тяготел над ним и как благословение, и как проклятие, и лоб его покрылся невеселыми морщинами. Глубоко посаженные глаза были очень грустными, но по-прежнему светились мечтой, и на меня нахлынула волна любви и нежности.

Что-то замаячило у меня в сознании… что-то я должна была сказать ему… помочь. Я протянула руку и дотронулась до его щеки, мои глаза наполнились слезами, и горло перехватило от слов, которые нужно было произнести, чтобы унять его боль.

– В чем дело? Лунное безумство? – поддразнил он, ловя меня за руку и поворачиваясь ко мне лицом. – Что скажет твоя наставница?

– Не знаю, – прошептала я, обращаясь одновременно и к богине, и к своему спутнику, потому что по-прежнему ощущала присутствие высших сил. Я никогда прежде не испытывала такого сильного чувства, и, хотя я не понимала его значения, было ясно, что наши жизненные нити переплелись.

Он притянул меня к себе и крепко поцеловал. Я обхватила руками его молодое, сильное тело, вновь убеждаясь, что он молод и энергичен. Крепко обхватив мои ягодицы, он наполовину оторвал меня от земли, прижимая к себе, и мои губы без сопротивления разжались под его настойчивым языком. Колючие мурашки желания защекотали горло, погружая меня в ласковые потоки, побежавшие по телу к бедрам. Мы слились друг с другом, как парочка на празднике Белтейна, и я держала в своих руках и настоящее, и будущее, отдавая себе отчет, что сейчас я обнимаю и пылкого юношу, и великого стойкого воина, который воскресит Британию.

– Боже правый, девочка, ты дрожишь, – сказал он внезапно, отстраняясь от меня и расстегивая пряжку на плаще. – Я не потерплю, чтобы люди говорили, будто я заморозил свою невесту только для того, чтобы получить благословение богини.

Он накинул плащ мне на плечи и увлек меня к свету, струящемуся из двери зала.

Таллия расстилала для нас перед очагом два тюфяка, набитых мехом и овечьей шерстью, а у хозяев были свои комнаты, но ради соблюдения приличий Артур и я должны были спать на разных кроватях под надежным надзором всех наших мужчин.

Я грустно улыбнулась про себя, зная, что уже испытала с этим человеком близость гораздо большую и глубокую, чем та, от которой меня так надоедливо защищал этикет. Я все поняла и смирилась с судьбой здесь, сегодня ночью, на вершине древнего холма, и другие церемонии будут просто ритуалом, необходимым, чтобы порадовать народ и прилюдно возложить на себя обязательства, которые в глубине моего сердца я уже приняла.

На следующее утро Пеллинор шумно распрощался со своей семьей, многозначительно подчеркнув, что на период своего отсутствия назначает Ламорака главным.

– Бедного мальчика нужно чем-то наградить за разочарование, которое он пережил, поняв, что не сможет поехать со мной, – сказал он, когда мы спускались вниз по крутому склону холма в сопровождении свиты и приближенных Пеллинора. – Кроме того, ему полезно почувствовать вкус ответственности, пока меня нет. Он приобретет опыт, а у меня будут развязаны руки для небольших приключений.

– По-прежнему по части женщин? – поддразнил Артур.