Гвиневера. Осенняя легенда

– Артур Пендрагон, верховный король Британии! – обратился к мужу незнакомец. – Я принес тебе приветствие Восточного императора и подарок короля франков.

Всадник спрыгнул с лошади и бросил поводья слуге, потом направился к нам, и публика, завороженная этим зрелищем, затаила дыхание.

– Это ты, Паломид? – Артур вскочил на ноги.

– Да, милорд. Только что из Византии.

Паломид, арабский рыцарь с сияющими глазами, был молчаливым придворным. Раб по рождению, его мальчиком привезли из Серидиземноморья в Британию и освободили после смерти его хозяина. Артур заинтересовался его искусством верховой езды. Необычная внешность и застенчивость – почти замкнутость – привлекали к нему внимание многих девушек, но сам он отдал сердце Изольде, прекрасной королеве Корнуолла. О неразделенной любви пришлось забыть, когда в поисках семьи Паломид вернулся в Аравию.

Сейчас его темное лицо озаряла лучезарная улыбка, когда Артур по полю пошел ему навстречу. Долгим пристальным взглядом араб посмотрел на короля. Я помнила этот взгляд. Он выражал клятву воина быть верным своему господину. В нем в равной мере ощущалась надежда, любовь, преданность и радость. Артур ответил стоящему на одном колене Паломиду таким же добрым взглядом, ибо связь между королем и воинами должна быть настолько крепкой, чтобы преодолеть страх смерти.

– Добро пожаловать домой, мой друг, – произнес король, поднимая воина с колена и сердечно похлопывая его по спине, говоря при этом, как рады мы все видеть его снова в Британии. – А теперь довольно приветствий. Отправляйся мыться, а когда смоешь с себя дорожную пыль, приходи на праздник, чтобы все смогли услышать рассказ о твоем путешествии.

Весть о прибытии Паломида расшевелила рыцарей Круглого Стола, как улей новая лужайка цветов. Турнир завершился, но все уже позабыли о нем и спешили переодеться к обеду, чтобы не опоздать в зал, когда араб начнет рассказывать о своих приключениях.

Казалось невероятным, что один из нас попал в такие места, о которых мы знали только из песен и легенд… и теперь возвратился, чтобы поведать нам о них.

3 ПАЛОМИД

Когда мы с Артуром вошли в зал, Паломид был уже там и, окруженный королями и воинами, горделиво показывал небольшого сокола, устроившегося на его запястье.

– На Востоке знатные люди часто охотятся с этими птицами. Замечательная забава, а это прекрасный экземпляр, – объяснял он.

Хищник смотрел пронзительным неукрощенным взглядом, и даже когда ему на голову надели колпачок и перенесли на деревянную жердочку, он по-прежнему казался диким. Мне было жалко видеть такое свободолюбивое существо в неволе.

Рыцари расселись, каждый отыскал свое место за столом, и Паломид обвел темным взором зал, наслаждаясь светом и цветом, примечая лица участников Круглого Стола.

– Ах, миледи, – вздохнул он. – Вот это все и осталось в моей памяти. Хотя ламп я не помню.

Я заверила его, что они были новыми. Прошлой зимой Кэй приспособил к гнутым столикам металлические шесты, с которых свешивались масляные лампы. Кузнец выковал эмблему каждого рыцаря, так что плошка Борса покоилась в сетке, которую держал в клюве пеликан, а лампу Гавейна сжимал в когтях золоченый орел. Долго спорили, следует ли делать светильник Артура в виде дракона верховного короля или выполнить его в форме медведя, его личного символа. В конце концов остановились на медведе, потому что Артур заявил, что дракон представляет всех бриттов, а сам он имеет среди рыцарей Круглого Стола всего один голос.

Лампы давали устойчивый свет и сами по себе были красивы. Их смастерили из серебряных и глиняных чаш, старых римских кубков и даже красивых раковин. Пойманные в сети, как маленькие луны, они висели над каждым гостем, и плавающие фитили отбрасывали отсвет на темные драгоценности, белоснежные скатерти и ворсистый мех, на покрытые шрамами лица умудренных воинов и полные надежд физиономии таких юнцов, как Боменс. Наискосок от меня сидели Нимю и Пеллеас, озаренные нимбами, источником которых была скорее их любовь, чем масляные лампы.

Рядом со мной вырезанная каким-то королевским художником из полупрозрачного камня лампа проливала свет на вышивку на моем рукаве и освещала Ланселота. В тех случаях, когда особый гость занимал место первого помощника подле Артура, бретонец в качестве моего защитника садился рядом со мной.

Он смотрел на Паломида, как ребенок, восхищенный возвращением старого друга.

– Хорошо, что наш философ снова с нами, – заметил он. Я улыбнулась про себя. В арабе Ланс больше всего ценил духовность, а Артур назвал его «леопардом» за смертоносное боевое мастерство. Что из этого больше всего подходило самому Паломиду?

Кэй славно потрудился над составлением праздничного меню, и теперь нескончаемый поток слуг сновал меж столов, разнося мясо, рыбу, блюда с фруктами, кувшины с римским вином. Сенешаль знал свое дело. Здесь были утки и куропатки, зайцы и оленина, особое кушанье из угрей под соусом с перцем и травами – в общем, все необычное и замечательное, что Кэй любил подавать в подобных случаях.