Ольга замерла в растерянности. Она почему-то подумала, что не должна принимать этот подарок. Но внутри неё, в животе, в груди немедленно что-то взорвалось, протестуя против такого решения. «Вот откажешься ты, — издевалась над собой Оливка. — И что он будет с ним делать?». И потом — она же мечтала о таком! Причём, именно об этом варианте. «Не будь дурой! — принялась она убеждать саму себя. — Мечты должны сбываться! И совсем не важно — откуда он узнал. Случайно так получилось! Так бывает! Пусть!».
Виолетта
Я двигаюсь, как сомнамбула. В прихожей сгорела лампа.
Крадусь. В темноте капризной вот куртка моя. Как призрак
Хватает! Ко мне прильнула и нежно так шепчет в ушко:
— На вешалке я уснула. Пойдём-ка гулять, подружка!
Пойдём-ка в снега, Лисичка! Не надо нам киснуть тут,
Оранжевые косички пусть счастье своё найдут.
А следом неторопливый мой шарфик, мой ёжик милый!
Ворчит и бурчит:
— Привет! Узнала? Я твой махровый! На шею меня мотай!
Вдруг мой поцелуй суровый излечит твою печаль?!
Вампиром к тебе приклеюсь! Коварным, кошмарным, близким.
Ты будешь лохматой феей, растаявшей в солнечных брызгах!
— Скажу уж и я, девица, резинка в твоих волосьях.
Из грусти гнезду не свиться. Слезами седеет осень.
Нечёсаной ходишь, косматой…А, знаешь, приятно как –
Быть бантиком полосатым в пылающих волосах?!
И больно пришпилят пальчик ножки моей босоногой
Мои каблучки-сапожки с пиратской шнуровкой строгой.
Растеряна… Обувь даже!..
Не знаю — что и сказать.
Молчу. Много слов не надо.
Согласна!
Идём гулять.
ГЛАВА 4. Прощание…
Гвинпин и Оливка
Появился ветер. Очень лёгкий, но, совместно с морозным воздухом, неприятный.
— Подарки закончились? — спросила Оливка.
— Да, — с сожалением ответил Евгений.
«Наверное, возьму его с собой встречать Новый год, — решалась внутри себя Оливка. — Он не противный. Ласковый. Даже терпеть почти не придётся. Напьюсь шампанского, вина… Как вот только потом от него избавляться?..»
— Я знаю, что ты скажешь, Оль, — произнёс Евгений обречённо. — Ты скажешь, что твоя неуёмная совесть не позволяет тебе меня обманывать…
«Хороший аргумент», — одобрила Оливка.
Она уже хотела сказать что-то типа:
— Ты ошибаешься, Гвин! Собирай подарки, пойдём. Скоро уже автобус.
Но он её перебил, воскликнув:
— Но ведь это несправедливо!
— Что именно несправедливо? — удивилась Оливка.
— Оль! — горячо заговорил Евгений. — Пойми! Ведь при одной лишь мысли о твоих нежных ладошках, о твоих сияющих глазах, о лохматой радуге твоих волос… При одной мысли о твоих горячих губах, щеках, плечах… Обо всей тебе — нежной, пылающей — мне хочется жить, петь, танцевать! Мне хочется взорваться космическим яйцом и подарить тебя всю вселенную! Неужели это невозможно?!
«Вселенную? — автоматически повторила про себя Оливка. — При чём здесь вселенная?».
«А-а-а, — вслед за этим сообразила она. — Это про любовь! Красиво говорит! Никогда такого не слышала…». «Может быть, и не услышишь больше…» — появилась откуда-то дикая нелепая мысль. Порыв ветра неожиданно сдул редкие снежинки, пристроившиеся рядом с яркой розочкой. Искрясь, они медленно полетели в разные стороны.
— Спроси свою неуёмную совесть, — продолжал говорить Гвин. — Разве недостаточно того, что я вижу тебя всего лишь раз в неделю, не более? Разве недостаточно того, что набережная больше не слышит наших шагов? Разве недостаточно осенних слёз, которые от нашей разлуки замёрзли и стали зимой, холодом, снегом?
«Может быть, пойдём уже? — подумалось Ольге. — Ведь и в самом деле холодно!».
— Это, конечно, моя вина, — продолжал распинаться Гвинпин. — Мы не успели с тобой ни сфотографироваться вместе, ни побегать по лесу, ни покататься на катере, ни потанцевать толком. Мы не отметили ни одной годовщины нашего знакомства, мы вместе не были ни в одних гостях, если не считать родственников. Я так и не успел поносить тебя на руках… Спроси свою неуёмную совесть: неужели ей этого недостаточно?!
«Достаточно, достаточно… — подумала Оля. — Что-то я теряю нить разговора…».
— Да если разобраться, — не унимался Гвин. — То мы вообще почти ничего не успели! Мне всё думалось, что впереди у нас ещё огромный промежуток времени, который принято именовать «вся оставшаяся жизнь». Впрочем, к чему теперь говорить об этом…
— Ни к чему! — подтвердила Оливка, поднимаясь. — Складывай подарки обратно в мешок, Гвин. Мне уже пора.
— В пакет, — машинально поправил её Евгений.
«Зачем он сказал это сейчас? — с грустью подумала Оливка. — Сказал бы утром, ласково меня поглаживая, когда я ещё не проснулась. Про любовь мне бы точно понравилось… А теперь чего уж, действительно! Всё равно утром умылась бы — и решила бы весь год жить без него. Или… или, может быть, согласится выйти за него замуж?..»