Гвоздь в башке

— Слушай, папаша, ты сейчас не на агоре, а я тебе не народное собрание. Выражайся попроще. Иначе я больше не подпущу тебя к себе.

— А мне больше и не надо, — старик беспечно пожал плечами. — Слушай дальше. Афиняне любят свой город, чтут его законы, гордятся своей демократией. В этом смысле я не составляю исключения. Тому есть достаточно примеров. Имея немало лестных предложений из разных городов, я никогда не покидал родину. Когда Афинам угрожала опасность, я сражался в рядах гоплитов под Потидеей, Делией и Амфиполем. Я всей душой ненавижу тиранию. Вот то, что объединяет меня с афинянами.

— А что разъединяет?

— Сейчас скажу. Афиняне ради процветания родного города способны на все. И на самопожертвование, и на подвиг, и на подлог, и на прямое нарушение клятвенных обязательств. В их понимании это называется патриотизмом. Я же ставлю истину выше Афин, выше патриотизма и даже выше богов.

— Много на себя берешь, папаша.

— Потому-то я и оказался здесь… Мы много лет боролись с тиранами разных мастей, а чего добились в итоге? Городом правит демос. Справедливость вроде бы восторжествовала. Но я не могу без слез смотреть на то, во что выродилась наша хваленая демократия. Богачи перекупают голоса бедняков и в народном собрании, и в суде присяжных. Назначение на важнейшие государственные должности происходит по жребию. Вот и выходит, что суконщик становится стратегом, а винодел руководит постройкой кораблей. Законы, принимаемые в последнее время, никуда не годятся. Мнение мудрецов отвергается. Везде торжествуют невежды. Каждое голосование в народном собрании дает удручающие результаты. Оно и понятно, ведь дураки своим числом всегда превосходят умников.

— Тут я с тобой согласна. В этой тюрьме сидит двадцать человек, и ты среди них — единственный умник.

— Есть и еще один принципиальный вопрос, по которому я расхожусь с афинянами, — старик не обратил никакого внимания на реплику своей блудливой подруги. — В словесном изложении он выглядит примерно так: что есть свобода и в какой мере она может ущемляться обществом?

— Ну-ну! — похоже, что эта тема заинтересовала Ампелиду больше всего.

— Свобода, наряду с разумом, — это то единственное, что отличает нас от животных. Чем более дик народ, тем более он несвободен. Пределы свободы каждого отдельно взятого члена общества определяют и нравственное здоровье этого общества. Я считаю, что людей нельзя принуждать ни к войне, ни к труду, ни к поклонению богам, а уж тем более — к подлости. Окончательное решение должен принимать только сам человек. Права любого из живущих не могут ущемляться ради ложного понятия общественного блага. Людей должна объединять не власть и не суровые законы, а только дружба, взаимное уважение, преданность, справедливость. В идеале свободный человек не подвластен никому, даже богам.

— Вот тут ты загнул, папаша! — хихикнула девица. — Меня— то полная свобода, положим, устраивает. Но еще больше она устраивает грабителей, фальшивомонетчиков, лентяев и пьяниц. Можно представить, какой кавардак начнется в Афинах, если все они вдруг станут неподвластны и неподсудны. У тебя отберут последний плащ, а меня будут задаром насиловать на каждом перекрестке. Ну и все такое прочее…

— Пойми, свобода — это не самоволие и не самоуправство. Это прекрасное и величественное достижение человечества. Не отдельного человека, вроде меня или тебя, а всего человечества. Прийти к истинному пониманию свободы можно только через мудрость, воспитание, всепрощение, доброту. Свободного человека нужно растить и лелеять столь же бережно, как садовник растит и лелеет редкий цветок. На это уйдут годы, а может, и века. Я сам, конечно, понимаю, что торжество свободы наступит не скоро, но ведь его нужно понемногу готовить. И чем раньше мы это начнем, тем лучше.

— И ты проповедовал подобный вздор молодежи? — Ампелида почему-то стала поправлять свои одежды, от предыдущих ласк сбившиеся чуть ли не к подбородку.

— Я не выбираю слушателей. Каждый, проходящий мимо, волен поступать по своему усмотрению — или внимать моим речам, или следовать дальше.

— Знаешь, папаша, что я тебе скажу… — Ампелида потупила свои бесстыжие глаза. — Ты только не обижайся. К смерти тебя приговорили поделом. Можешь и дальше пользоваться моим телом, но душой я на стороне судей.