Гвоздь в шине

Кутть предостерегающе посмотрел на Мильви. По его мнению, с незнакомцем следовало бы говорить в другом, более подходящем тоне. Но сделать это было нелегко. А пока что всё общество, сидевшее под берёзами, продолжало сверлить чужака взглядами, так и не сумев разобраться: кто он и зачем пришёл сюда.

Человеку этому можно было дать лет шестьдесят. Одет он был просто, по-рабочему, руки говорили о силе и труде. Светлые усы, полукружием обрамлявшие рот, слегка прикрывали глубокие морщины на худощавом

лице. Глаза под кустистыми бровями смотрели остро и зорко. Это было лицо, которое не нахмурится, если ветер, задувая навстречу, брызнет в него холодным дождём. Это лицо не расплывётся тотчас же в добродушии, если кто-нибудь посмотрит на него приветливо улыбаясь. Это было лицо, которое не содрогнётся, словно вода в тазу, от любого сотрясения. Но оно становится добрым или злым по велению сердца.

— Кто бы вы там ни были, дачники или грибники, — сказал крестьянин, — но дело такое, что мне придётся вас потревожить. Вы закрыли дорогу, и мне не проехать.

— Какую дорогу? — спросил Кутть. — Я что-то её не вижу…

— Здесь-то, конечно, ничего не видно. — По движению усов можно было догадаться, что человек усмехнулся. — А вот внизу я не могу проехать из-за вашего автомобиля.

— Наш автомобиль сейчас недвижим, — сказала Мильви, — он стоит на месте, и его вполне можно объехать.

— Не думайте, что я пришёл сюда шутки шутить. Налегке мне, разумеется, недолго объехать, но наша машина там не пройдёт. А мне сегодня ещё работать надо, пора горячая.

— Интересно, — спросил Кутть, — что это за машина, которой нужно столько свободного места?

— Неужто вас так часто обманывали, что вы ничему не верите? — ответил крестьянин. — Потрудитесь-ка встать, тогда увидите, что ничего удивительного у меня нет, просто-напросто конная сеялка. Да, сеялка с тремя лошадьми в упряжке. Головы не прозакладываю, сколько дюймов у ней от колеса до колеса, но ясно, что мимо вашего автомобиля нам не проехать. Прошу дать дорогу.

— Подождите чуточку, пока наш водитель поест,— сказала Эне с показной любезностью. — Присядьте. — И она грациозным движением руки показала на незанятый берёзовый пень.

— Если ваш водитель засидится за едой, то делать нечего, запряжём одну лошадь в вашу карету, повезёт вместо мотора, — с холодноватой невозмутимостью ответил колхозник.

— Ещё чего! — Кутть встал и по-дружески обратился к незнакомцу: — Мужчинам не стоит вздорить из-за выпившей женщины.

— Слышишь? Это про меня! — прошептала Эне и обиженно повисла на плече у Сасся.

Как в ходе разговора, так и в паузах напряжение не спадало, и обстановка оставалась обострённой. Женщинам совсем не нравилось, что этот мужлан с перемазанными землёй ногами не выказывал ни малейшего почтения к их обществу, хотя он наверняка видел марку лимузина, который преградил ему дорогу. Сассь сидел довольно безучастно, как бы выжидая чего-то. Куттю пришлось одному усмирять вызывающую заносчивость женщин, чтобы колхозник не рассердился всерьёз. Подавляя в себе резкие слова, подсказанные старкой, он сказал по-мужски обстоятельно и веско:

— Подумаешь, беда — шофёр закусывает! Нам это ничуть не мешает. Я и сам могу пойти дать дорогу.

— За мною дело не станет, успею поесть, — молвил Алекс, поднялся и зашагал по склону к автомобилю.

— Вот видите, товарищ, — продолжал Кутть, как бы подчёркивая своим тоном собственное достоинство, — сейчас мы освободим вам путь. Но не торопитесь. Всего два—три слова. Позвольте спросить: что у вас за сроки такие особенные — агротехнические сроки? Разве время сеять рожь чуть ли не в середине октября? Разве вы не находите, что запоздали отсеяться? Где-нибудь за лесом оставить полоску — ещё туда-сюда, а тут — сразу возле шоссе, всякий проезжий видит…

— Начальство вы будете или так себе приехали, скрывать нам нечего, — ответил сеяльщик. — Запоздали мы, верно. По краям, где низина, правду сказать, задержались. Зато повыше зеленеет что надо.

— Почему же вы про низину вовремя не вспомнили?

Как не вспомнили? Да мы её ничуть и не забывали. А что поделаешь? Земля, как сами видите, тут понизу идёт. Лето известно какое было. На поле зонтов не наставишь. Дренажные трубы обветшали, грязью забились. Избыточная вода стала снизу напирать, местами даже взбурлила, словно котёл с кашей. Посей тогда зерно — росточка у озими не приметили бы… Кое-кто нажимал на нас: план, мол, наверху такой утвердили — объявить участок бросовой землёй, не удобрять — и дело с концом. Однако, рассудив, мы решили по-иному. Отрыли застойные места, сами в грязи перепачкались, как скотина, но воду всё-таки спустили. А дальше пришлось поля здешние под одно поле распахать. Это сколько труда потребовало — ограды ведь раньше из камня клали. Ну да ладно! Когда весь массив унавозили, разровняли как следует, за последнее взялись — сеять. Думаете, зря старались? Как бы не так. Поле-то оправилось, рожь на нём примется вовсю. Приедете сюда будущим летом — увидите.

— Вот вы что задумали!