H2o

Тут он, конечно, заблуждался и проиграл, как и во всем остальном. Запущенный «Термоядером» вирус нестабильности, крена, паники уже начал разрушительный процесс, и элитарная, доступная далеко не каждому, а потому не всем и заметная сфера авиаперевозок пошатнулась первой. В аэропорту бурлил нервозный хаос: самолеты судорожно взлетали во всех направлениях, сжигая локальные запасы авиатоплива, цены на билеты подскочили втрое, а спрос на них раз в десять. Состоятельные люди столицы — не такие уж и немногочисленные, с удивлением заметил Олег, — стремились вылететь куда-нибудь именно сегодня, никому, похоже, и в голову не приходило попросту переждать пресловутую «Вспышку звезды». Впрочем, он и сам подозревал с самого начала, что дело не ограничится суточной «вспышкой».

— Это будет последний рейс, Олег Валентинович, — предупреждал службист, вручая узкий конверт. — Позже вы уже не улетите ни за какие деньги. У вас достаточно времени, чтобы завершить ваши дела.

И ведь они действительно дали достаточно времени! Был бы это билет на тот же день — я плюнул бы, порвал в мелкие клочья, и если не на глазах у службиста, то лишь из брезгливости к театральным жестам. Но у меня оставалось почти двое суток. Что казалось по-своему честным: если я не сумею встретиться с Женькой за такой срок, останется молча признать свое поражение.

И были бесконечные звонки на номер, по которому в тот единственный раз Женькин голос звонко отрапортовал: «Вы дозвонились Виктору Винниченко!» — а теперь снова и снова пищали короткие гудки, потому что никому я так и не дозвонился. Были бесплодные поиски в сети с глючных машин в интернет-кафе: да, противно, но не настолько, как дотронуться до клавиатуры своего изнасилованного ноутбука. Были нелепые — казаки-разбойники — засады то напротив все тех же дверей офиса, то в заплеванной подворотне дома бывшей жены, то при въезде на территорию депутатского поселка, окруженного изящной дизайнерской стеной трехметровой высоты… Должен же он был хоть где-нибудь появиться, мой Женька, мой сын, — и наверняка появлялся, стоило мне лишь отвернуться, уйти, сменить наблюдательную точку. Мы по-прежнему находились в противофазе, и с этим ничего нельзя было поделать.

…Кое-что я все-таки мог, в который раз напомнил себе Олег, спускаясь по улице наперегонки с пересыхающими глинистыми ручьями. Мог остаться, наплевав на «Вспышку звезды» и на билет в узком конверте, мог продолжать поиски до упора — либо до бесконечности. Но город постепенно сходил с ума, раскалялся, словно спираль примитивного электроприбора, над которой воздух начинает плыть и колебаться, искажая очертания предметов. Все куда-то бежали и ехали на чем могли, с тревожным гудением толпились на площадях перед гигантскими телемониторами, откуда приветливо скалились то блондинки-ведущие, то термоядерные смайлики. В темнеющем небе по-прежнему летали воздушные шары, гроздьями и по одному, под ноги то и дело попадались обрывки желтой резины.

В конце концов, не было никакой гарантии, что он действительно будет, предсказанный службистом «крайний» рейс, и Олег отправился в аэропорт скорее из любви к эксперименту, из банального любопытства. Убедиться, действительно ли они владеют ситуацией, проверить, насколько они всесильны. А потом… Задним числом трудно отличить паническую слабость от осознанного выбора. Жертву от предательства, мудрость от трусости, бегство от возвращения.

Самое отвратительное, что им оно было зачем-то нужно — мой ночной перелет через десятки тысяч километров накануне мирового кризиса — и я так и не понял, для чего именно. Еще и позвонили в тот самый момент, когда я сходил с трапа в глубокой ночи: контрольный выстрел, ни слова, только прерывистое дыхание в трубку. По крайней мере, у меня были все основания думать именно так. Однако и тут я в который раз ошибся; и слава богу.

Так или иначе, теперь я здесь. В спокойном и тихом поселке, пустом, словно выброшенная на берег раковина. Мир сорвался с многолетней привязи, и если жители повсюду покидают родные места, логично, что кто-нибудь должен, наоборот, туда приходить. Пускай это буду я. Я вернулся и все-таки застал тут весну. Теперь предстоит в одиночку разобраться и с ней, и со многим другим.

Олег спускался по улице, скользя на языках глины и стараясь ступать на просохшие островки брусчатки. Впереди сверкал на солнце граненый купол, поднимаясь, как шляпка гриба, над крышей моего собственного — бывшего? — дома. Площадка перед крыльцом с одноэтажной стороны тонула в тени, и женщина оставалась невидимкой до того самого момента, когда поднялась навстречу со ступенек.

Он не удивился. Ее появление здесь — в отличие от всеобщего бегства, поддельного витража и весны — было естественным, уместным и правильным.

Они одновременно сказали:

— Привет.

И рассмеялись, переглянувшись.