H2o

Оставалась надежда, что она в машине. Шагая прочь по дорожкам парка, Виктор пытался разбудить в себе праведный гнев: безответственная лентяйка, озабоченная курица, никакого выходного пособия, никаких рекомендаций, пускай сидит всю жизнь в домохозяйках, и т. д. и т. п. — но гнев спал безмятежным сном и не желал пробуждаться. Возможно, потому что так удачно сложилось с Трачуком. Потому что последнее время все складывается на удивление удачно. Потому что здесь, в отличие от северного региона, ярко и тепло светит солнце, и молодые листочки на деревьях — поднабившего оскомину, но все равно хорошего, правильного цвета…

И еще — потому что ты ее понимаешь. Ты сам знаешь, как это: поймать чувство свободы, которая не бывает потенциальной или дозированной, по чуть-чуть, с первого числа. Если оно приходит, это чувство, то все и сразу, обвально, лавиной вкуса, цвета, запаха — вдесятеро ярче тех, что имелись в прежней жизни. Нет у тебя больше никакой секретарши, и будь добр, отпусти ее спокойно, весело и прямо сейчас. А протокольный обед… да черт с ним, с протоколом. Поухаживаешь, на худой конец, за женой посла.

На лужайке под толстым, еще покрытым сухими прошлогодними листьями дубом расположилась студенческая компания. Парни, девушки, гитара. Немного красного винца на донышках бутылок, упаковки от съеденных в первые же минуты чипсов и бутербродов.

— …какая стипендия, блин! А ты бы ему сказал…

— Я хотел, только ж они все так орали…

— Все равно молоток, Женька!

Виктор остановился.

И пробило, прорвалось, будто лопнула, натянувшись до предела, тонкая и странно прочная пленка, заработал тщательно отлаженный механизм твоей памяти, профессиональной, безотказной, внушающей окружающим весь спектр чувств от восхищения до страха. Почему только теперь? — да ладно, неважно, главное, что все-таки получилось, проклюнулось, вспомнилось…

Женька.