Ha горных уступах

Войтев всю ночь ходил по избе — он был толстый, страсть! Утром пошли. Эх, не вернулся Войтек, смело подошел к барану, а тот как боднет его рогами! Мигом у Войтка внутренности выпали, а Тирала — на дерево (он и так стоял подальше, да повыше; боялся, он осторожный был). А деньги мигом ушли под землю, и баран за ними. Через минуту Тирала набрался духу, слез с дерева, хочет Войтка в чувство привести — куда там! Нечего было с ним делать — умер. Сразу умер. Тирала удрал домой, а любопытство так его и подзадоривало узнать, не будут ли деньги еще когда-нибудь сушиться. И сушились, да только при них человек стоял, в черное одетый. Должно быть, это был сам дьявол, а баран ему служил. Так вот оно как было! Открывались тогда пещеры, погреба, полные золота и серебра, в иных войско стояло, кони… Видели это люди, многие бывали даже в этих пещерах, другие верили в это.

Водило людей по горам, путало дороги перед ними иногда по целым ночам. Видели люди, как смерти ходили и плясали по лесам, сами даже плясали иногда с ними! Да не очень радовался тот, кого они брали с собой плясать; он не только сапоги издерет, в которые обут, а и портки изорвет в клочки; утром еле живой в избу придет. А хуже всего босому бывало; босиком и ногти можно было сорвать на пнях и корнях ночью.

Люди всегда следили за ними: в какую сторону они шли, там вскоре умирал кто-нибудь; это уж вернее верного было. Смертей было три на всю Подгалянскую долину. Этих трех и видели везде на полянах в Закопаном, в Уступе, в Ратулове.

Ходили тогда еще какие-то седые старики, да те все больше ходили в горах, в шалаши к горцам и хозяевам. Но если в каком-нибудь шалаше с таким стариком горцы или хозяин обойдутся не как следует, так он им задавал!..

Срывались огромные скалы, засыпали иногда целые долины вместе с горцами.

КАК ПЛЯСАЛИ СМЕРТИ В КУЛЕВОЙ ДОЛИНЕ

Было это осенью, в самое Успение. Тепло, погода прямо — чудо! Рано утром, только первые петухи пропели, Мартин Пудрас из Полян собрался к обедне в Людимир. Идет, пришел в Кулевую долину и думает.

— Рано еще! Тут, по этим скалам, жутко идти одному ночью, тут, в этой долине, людей стращает, дорогу путает; я еще, пожалуй, заблужусь. Сяду где-нибудь на минутку, отдохну, дождусь рассвета. Отсюда ведь дойти до Людимира успею!..

На земле нигде нельзя было хорошенько усесться, но неподалеку была деревянная часовня; Мартин зашел в нее, сел, закурил трубку, сидит и думает:

— Хорошо я сделал, что залез сюда: коли на меня волк нападет спереди у меня кремень есть, огниво, буду огонь высекать в дверях — и не войдет он сюда, а сзади и по бокам доски. Нечисть сюда тоже не пойдет, тут Господь Бог на кресте; побоится войти. Ну, а если полезет и сюда, я схвачу крест в руки и буду бить по башке во всю! Уйдет!..

Сидит, курит трубку и думает. Вдруг смотрит, от Тихого озера баба идет, в белую простыню с головы до ног завернута; идет прямо к часовне…

— Иди, иди, ладно!.. — подумал он, — вдвоем не так жутко будет… Коли ты еще не стара, так иди скорее… Правда, места нет в часовне, да уж мы кое-как потеснимся.

Смотрит: баба приближается и все растет… Чем она ближе к часовне, тем она больше и белее.

Выросла с сосну! Пудрас видит, что это не баба, а призрак какой-то… Схватил на всякий случай крест со стены и стоит с ним, готовясь драться, если баба полезет в часовню; но баба не дошла, стала среди долины и стоит.

О! глядь, а от Дяниша другая идет; за ней от Ратулова третья. И эти выросли, как та, поздоровались, поцеловались, давай плясать одна вокруг другой — разбойничий танец с косами, — покрикивать и напевать:

Мы — смерти-сестрички,
Рождены без матери,
Душить люд христианский
Самим Богом созданы!

Пудрас даже позеленел от страха; Бог их знает, можно ли их даже крестом ударить! Только они не шли к нему, а носились вокруг часовни до самого утра.

Петухи в Кулях запели во второй раз; только тогда они нерестали плясать и заговорили:

— Мне далеко идти, на Тихое озеро, — говорит одна, — там надо с одной старой бабой управиться!.. Только жаль мне ее, трое детей у нее: плакать будут, а мужика нет.

— Та! та! та! — говорит другая. — На старости лет могла бы ты не плакаться!.. Вот тебе на!.. Мужика нет!.. Я вчера в Ратулове мать семи детей прикончила; они плачут, а мне что!.. Села на бабу и стала душить… Ничего не помогло. Свое я сделала!.. А сегодня я в Поляны иду, тоже за бабой; да только об этой никто плакать не станет, у нее только один сын, разбойник!..

— А я вечно должна возиться с этими негодяями, с мужичьем, — говорит третья. — Сегодня недалеко иду, к Слодычкам, за одним из них, но зато с этим придется повозиться, страшно крепок. Да времени у меня довольно, до полудня возиться могу!

Поцеловались. Toй, что на Тихое озеро шла, недосуг было. Две ушли, а одна осталась; подошла, повесила косу на крышу часовни и говорит сама с собой: