Harmonia caelestis

Мой отец зарычал на мать, мне плевать, дорогая (просим не беспокоиться, имена редакция изменила), меня не интересуют твои восемьдесят кило, и назначил ей не слишком далекий, но не лишенный практичной щедрости срок, самый последний, слава Богу, сегодня уже существуют методы, есть программы, диеты фруктовые, их даже против рака используют, хотя это смешно, есть метод Джейн Фонды опять же, да ему все равно, пусть даже хирургически, одним махом, вырежут из моей матери весь этот жир, детали его в этом смысле действительно не волнуют, только сделай же что-нибудь с собой! таблетки вон есть, пожалуйста, можно таблетки, только смотри, бляха, шерстью не обрасти от этих сраных гормонов, стоит это немало, но не в деньгах суть, он достанет, суть в том, что моя мать как свинья разжирела, и он больше не желает смотреть на этот пузырь, на эту кубышку, на эти бесформенные холмы и груды, короче, чтоб было ясно, что он не кота в мешке продает, он выразится совершенно четко: либо мать моя возьмется, наконец, за себя, либо он, мой отец, завязывает с ней как мужчина, все, хватит, он более не желает крутиться со своим хером вокруг этой кучи жира, и если, как он надеется, моя мать дорожит статус-кво, то, пожалуйста, все в ее руках, лично он не хотел ее обижать, просто вел себя как мужчина и вовсе не собирался ее облаять, это не лай, а рассудительный разговор двух взрослых людей, обмен мнениями о жизни, совместном будущем, и именно так надо это воспринимать, не впадая в истерику из-за не совсем привычных, может быть, выражений, что поделаешь, он такой человек, только не надо все это раздувать, а уж плакать по этому поводу — просто смешно. Мою мать разговор задел за живое, потому что, с одной стороны, она знала, что существенно изменить свое тело она не в силах, но, с другой стороны, и это ее поразило больше всего, вышло так, что, хотя она и сама испытывала восторг далеко не от каждого из восьмидесяти своих килограммов, именно это новое, можно сказать, состояние — «как свинья», по словам отца — побудило ее вспомнить о своем теле, попросту наслаждаться им, и своим, и телом отца, и ей казалось невероятным, что мой отец ничего не заметил. И что же ей было делать? Какого хера? Пить виски и трахаться на стороне, то есть пытаться не растерять того беспокойства, той новой чувственности, которые пробудил в ней отец? Так оно и случилось. Но это ее и сгубило, потому что, хотя она наслаждалась, была как на крыльях от радости, опьянения, от сознания, что приносит счастье всегда удивительно молодым своим новым любовникам, — все это не отвечало ее натуре. Ее натуре отвечал только мой отец, отвечал с первых дней и по гроб жизни, но он, к сожалению, как на грех зациклился на этих восьмидесяти кило.

154

Смерть, по обыкновению слишком спорая на ногу, настигла моего отца, когда моя мать жила с ним счастливейшей жизнью, в самой светлой радости, и горе ее, безутешное горе так называемой любящей женщины, дошло до того, что, не будучи в силах разлучиться с моим отцом, с его охладевшим телом, она проспала с ним под одной простыней не только последнюю, но и следующую за ней ночь; так они сблизились, еще раз. Но и это — уже за пределами времени — опьяняющее сближение не убавило ее горя; лишь после смерти оставило оно мою мать, я так думаю.

155

Моя мать, счастливая, стояла на автобусной остановке. С неба весело хлестал дождь, люди прятались кто куда, и только счастливая моя мать стояла на остановке как идиотка, благостно подставляя под струи дождя радостную мордашку. Мой отец тормознул и, опустив стекло громадного грузовика «Чепель», издал цокающий звук, каким приводят в чувство храпящих. Мать открыла глаза. Мой отец тоже заухмылялся как идиот и манящим движением указательного пальца пригласил ее сесть в кабину. Такого счастливого жеста, рассказывала моя мать, я не видела больше ни разу в жизни; жеста, который одновременно жест и пародия на него, грубый мужской призыв и вместе с тем — извинение за него, однако в том смысле, что извинение извинением, но и грубый призыв извольте принять серьезно. Да садись ты, пиздюшка! А пошел ты, раздраженно квакнула моя матушка. Мой отец хлопнул дверью и выжал газ. Так они познакомились. (Мой отец настолько был опьянен видом моей матери, что врезался в идущий впереди автобус. Правда, не сильно. Грузовик и автобус не пострадали, отец благодушно пересмеивался с шофером автобуса, оказавшимся африканским принцем (Мали), который защитил кандидатскую диссертацию в Сегеде да так в Венгрии и застрял. Однако на следующий день у него (моего отца) заболела и закружилась голова, он не мог понять, в какой он находится части света, как оказалось, у него было повреждение позвонка, и потом, уже до конца жизни, голова его вечно болела. Утром, вечером, ночью, болела и ныла.)

156