He как у людей

Милли нащупывает на стене выключатель, и тусклая лампочка освещает громоздящиеся повсюду кучи хлама: банки с давно загустевшим моторным маслом, остовы велосипедов, уже не первое десятилетие валяющиеся беспорядочной грудой на поду. Может, кто-нибудь из детей соседей Фицджеральдов захочет покататься? То, что цепи давно соскочили, а седла едва держатся на ржавых пеньках — все это Милли не смущает. С другой стороны, соседи несколько достали: день и ночь строители у них что-то долбят, сверлят, сооружают какую-то отвратительно-пафосную пристройку к дому. Но при всем при том — почему бы и не зайти к Лоре Фицджеральд и не спросить, не пригодятся ли ей велосипеды? Как-никак, а сэндвичи с ветчиной и маслом эта женщина готовит действительно превосходно.

Оставив без внимания предупреждение «Курильщики умирают молодыми», жирным шрифтом напечатанное на пачке сбоку (она уже старуха и курит, а все еще жива), Милли затягивается и тут же слышит шаги и голоса у входной двери. Рано ее гости явились к ужину. У Милли лишь смутное представление об истории Сильвии: она в курсе, что девушка недавно приехала в Ирландию со своим тогдашним парнем, барабанщиком из Айриштауна, чтобы сопровождать в турне его группу, и прихватила с собой племянника. Бойфренд оказался капризным занудой, группа в итоге распалась, а Сильвия и Шон остались, поскольку возвращаться им было особо некуда. С тех пор она так и подрабатывает то здесь, то там, пытаясь скопить немного денег и встать на ноги. Сильвия как-то упоминала об этом Шоне, сыне своей сестры, которая умерла совсем молодой. Парень он, судя по всему, спокойный, помощник в доме и не лишен творческой жилки, только чересчур уж замкнутый — должно быть, страдает от одиночества или по дому тоскует.

И тогда Милли — на волне внезапного вдохновения — пригласила в тот же день и Эйдин.

Шон невысок ростом, у него мягкие черты лица, аккуратные брови, пытливые, влажно блестящие глаза и оливково-бледное лицо — ничего общего с его белокожей тетушкой. Эйдин этот парень наверняка понравится. Со спутанными волосами, напоминающими заросли густой травы, вроде как у того ирландского парня-доходяги, которого обожает Эйдин, — именно таких ребят придирчиво отбирают циничные дельцы от шоу-бизнеса, чтобы они воплотили в себе все надежды и горести молодых. На нем клетчатая рубашка без двух пуговиц и темные джинсы с низкой посадкой, из-под которых выглядывает неоново-яркая резинка трусов.

Милли вглядывается в лицо Шона и замечает в нем какую-то потерянность. Он кивает и вежливо здоровается, но при этом смущенно разглядывает ковер в холле. Сильвия принесла с собой вино, и, пока она его открывает, Милли готовит юноше стакан сквоша, разбавляя апельсиновый сироп газировкой из своего старомодного сифона — у нее он всегда наготове, чтобы было чем угостить внуков.

— Вот молодец, что пришел, — говорит она. — Твоя мама говорила, что ты сейчас в школу не ходишь?

— Тетя, — мягко поправляет он. — Я сдаю экзамены на аттестат среднего образования. Это примерно то же самое, что школьный. Еще чуть-чуть осталось.

— Шон очень любит читать, — говорит Сильвия. — И книги все такие… серьезные.

— Я же не гражданин, — говорит Шон. — Меня здесь, наверное, никуда и не примут?

— Не примут? — переспрашивает Милли. — Ну что ж, все равно тебе ни к чему изучать ирландскую историю и язык. Какой от них прок? Давай-ка, расскажи мне что-нибудь. Какой-нибудь секрет.

Шон серьезно задумывается и говорит:

— Я атеист.

Милли хлопает в ладоши.

— И я тоже атеистка. А еще?

Шон улыбается.

— Ну ладно. Ненавижу, когда люди сюсюкают со своими собаками, как с младенцами.

— Ненавижу собак.

— Ну нет, — смеется он. — Собак ненавидеть не за что.

— Ты прав. Если они не злые, конечно.

— Они так любят людей. Просто хотят пообщаться.

— А какое у тебя любимое место в Дублине? Если я что-то знаю в этой жизни — а я почти ничего не знаю! — хихикает Милли, — так это мой Дублин.

По правде говоря, в последнее время она с немалым трудом ориентируется в своем Дублине — столько новых домов, торговых центров, бизнес-парков, столько строительных кранов, которые когда-то внушали надежду на будущее, а теперь застыли в воздухе над горизонтом города. Ни дать ни взять диорама с длинношеими динозаврами, мирно пасущимися на лужайке перед самым падением астероида.

Шон показывает рукой за окно — там, на северной стороне залива, на воде мерцающей подковой лежат отражения огней, до самого Хоута.

— Да хотя бы вот это — по-моему, совсем неплохо.

Милли радостно сияет.

— Я-то сама выросла здесь неподалеку, в Килли-ни. Не бывал там? Я тебе сейчас фотографию покажу. — Милли шарит на полках и показывает Шону фотографию в рамке. На самом деле это не тот дом, где она выросла — тот снесли много лет назад, чтобы освободить место для жилых многоэтажек, — но так похож, что кажется ей родным.

— Сильвия говорила, ты музыкант, — вспоминает Милли. — Правда?

— Ну, это у меня вроде…