He как у людей

По всему зданию расставлены мусорные мешки промышленных размеров, вздувшиеся так, что, кажется, из них вот-вот вывалятся внутренности, вокруг явственно ощущается атмосфера неустроенности, однако на двери матового стекла уже висит табличка с именем босса крупным шрифтом: «Ройстон Клайв, издатель». Судя по тем пикантным деталям, которые публиковал когда-то «Слухи и сплетни» — бывший журнал Кевина, Клайв — личность яркая и талантливая, но и совершенно невыносимая: педик из лондонского пригорода, имеющий сотни тысяч подписчиков в твиттере и владеющий знаменитым роскошным двойным таунхаусом в Мейфэре. Говорят, там на стенах есть специальные экраны — проведешь по нему пальцем, и диван нагревается прямо у тебя под задницей.

Кевин вздыхает: ему представляется, как его будущие внуки включают кресла в розетки и ставят подушки на зарядку. Да и по его собственному дому эта дрянь уже понемногу расползается, пожирая на своем пути самые яркие приметы его времени. Индейку проверяют на готовность по термометру, шины на велосипедах накачивают новомодным насосом. Даже штопор для вина уже работает на батарейках и, пока пробка ползет вверх, весь светится, будто НЛО, отрывающийся от земли. Кевину кажется непостижимым, зачем так яростно стараться устранить все мелкие неприятности и неудобства, почему все их непременно нужно внести в план работы какого-нибудь офиса в Кремниевой долине, укомплектованного двадцатилетними спецами — молодыми, да ранними, напичканными ненужными знаниями, безмерно избалованными и до отвращения убежденными в своей исключительности технарями, — создать прототип, исследовать рынок, привлечь инвестиции и «запустить» готовый продукт. Где же находчивость, импровизация, умение решать житейские задачи при помощи простого здравого смысла? Задница мерзнет? Достань одеяло, брось брикет топлива в камин. А еще лучше — ложись в постель и скажи спасибо, что замерз: чувствуешь холод — значит, живой.

Дверь распахивается, и на пороге появляется бородатый коротышка с детским лицом и носом-картошкой, чем-то смахивающий на Папу Смурфа, лет двадцати с небольшим.

— Кевин? Я заставил вас ждать? Прошу прощения. Ройстон Клайв. Входите, пожалуйста. — Клайв улыбается, но Кевин ощущает в этой улыбке явственный оттенок неуверенности. — Садитесь, пожалуйста. А эта вертихвостка уже убежала? Джемма!

Девушка — Джемма — появляется снова.

— Придержи пока все звонки. Только если Тед позвонит — скажи ему, пусть пойдет и трахнет себя в задницу ржавой кочергой.

Клайв хохочет над собственной шуткой, а Кевин, стараясь не выдать накатившего отвращения, втискивается в черное кожаное кресло — подделку под Имса, а может, и оригинал. Кевин не особенно высокого роста, но здесь чувствует себя великаном в норе гнома. Ройстон плюхается на вращающийся стул за массивным столом, поворачивается к блестящему серебристому ноутбуку, и его пальцы начинают бегать по клавишам. Не глядя Кевину в глаза, он спрашивает:

— Итак. Кевин Гогарти, чего вы хотите от жизни?

— Прошу прощения?

— Это один американец — вообше-то довольно известный кинорежиссер, вы наверняка знаете его имя, — однажды задал мне такой вопрос на званом ужине в каком-то особняке на Голливудских холмах. Можете себе представить? Ну, я и ответил: «Чтобы соседи за столом не задавали тупых вопросов». Кофе хотите? Джемма!

Джемма вновь возникает в дверях и прислоняется к косяку с видом угрюмого подростка, размышляющего, есть ли смысл встревать в разговоры взрослых — все равно ведь скучища одна.

— Два кофе, живенько. И это самое печенье с джемом принеси. Хотя мне-то явно не стоило бы. Но у меня же сегодня Дэви в пять часов, так?

Джемма хмурит брови и выскальзывает за дверь. Оттолкнувшись от края стола, Клайв подкатывает вместе со стулом к корпоративной подарочной корзине, набитой какой-то безликой несъедобной дрянью — печенье с сухофруктами, фисташки в медовой оболочке, — которую можно распечатать и съесть только в случае мирового апокалипсиса.

Бородатый сопляк тормозит стул, разворачивает квадратик жевательной резинки с никотином и говорит:

— Итак, скажите мне: что необходимо для крутого журнала? В десяти словах, не больше.

— Я ирландец, — демонстрирует свою неотразимую улыбку Кевин. — Я ничего не могу уложить в десять слов.

— А вы попробуйте.

Как будто это возможно — свести все журнальное дело к «десятке лучших». Типичный безмозглый, беспардонный молодой недоумок. Из тех, кто не чувствует нюансов, не имеет понятия о приличиях, думает, что знает все на свете, а чего не знает, то, значит, никому и не нужно. И откуда только взялась эта повальная мода (Кевин смутно подозревает, что винить в этом следует если не Америку, то Великобританию) — все на свете упрощать, сокращать и облегчать, лишь бы не признавать, что жизнь по природе своей — чертовски сложная и запутанная штука?

— Ну что ж, — начинает Кевин. — Сногсшибательные фото. Сенсационные интервью… мировые знаменитости… возможность привлечь громкие имена, умение правильно подать…

— Стоп! Слова кончились.