Hell to the Heavens (СИ)

Потому что она стала тем самым смыслом, не позволяющим сдаться ордену. И он не намерен прекращать это. Тяжёлый вздох, разворот. Он всё помнит, а потому бесшумно по пятам за своей принцессой следует, изредка на небосвод поглядывая. Сегодня луна будет кровавой. Самый лучший день, для того чтобы вернуться на стёртый в пыль престол. Престол, что вместо опоры станет петлёй на шее. Ничего, он не будет ей нужен там, где они останутся. Там, где они останутся не осталось ничего, кроме лабиринтов руин, в которых она больше не ориентируется, но он знает их как свои пять пальцев.

И следуя за нею, он сглатывает, стараясь унять дрожь в руках. Кусает губы, отсчитывая ровно минуту с тех пор, как за нею закроется дверь. И хоть залезать к дамам в окна не очень прилично, у него нет выбора. Ещё один месяц он ждать не готов, а желанный запах шлейфом сладким зазывает к двери… Он вздрагивает, проводя по стенам, прикусывает губы, ожидая пока в нужном окне зажжётся свеча, и лишь потом примется медленно забираться наверх, то ли желая оказаться рядом в самый идеальный момент, то ли потому что ему надоело ждать. Лишь потому что боится того, что она окажется в чужих руках, из которых вырывать её будет слишком сложно.

Тихое всхлипывание, заставляет его забраться на подоконник прежде чем он вообще осознает что делает. Заставит её вздрогнуть, вцепившись пальцами в одеяло. Она прикусит губу, зажмуривая глаза от чужого запаха, внезапно переставшего отдавать кровью. И кажется, задохнётся прямо сейчас, закрывает нос, пряча своё лицо в ткани, надеясь что тело это поможет ей унять тело, что на запах чужой отзывается, что так отчаянно просит её приластиться к мягким касаниям до её головы, и кажется, это всё так правильно, что становится от самой себя противно.

Кэйа сдаётся, когда он садится на край кровати, отнимая от её лица одеяло, когда чужой запах забивается в ноздри и в глаза въедается, не оставляя и шанса на сопротивление, когда она тихо стонет, чувствуя осторожный поцелуй в уголок губ. И на мгновение кажется, что всё это правильно, что нет никаких чувств к сводному брату, что запах гари более не может поравняться с пронзительным маком. И она задыхается, на остатках воли упираясь руками в чужую грудь, пытается оттолкнуть его, чуть ли не плача.

Только он оказывается быстрее, и сверкнув злобной искрой в глазах, оттягивает чужие волосы, открывая столь желанную шею для своих зубов. О, он знает как она этого не хочет, знает, что всё ещё рассчитывает на искорку от братца, но…

Поздно молить о пощаде, когда клыки уже плавно вспороли кожу. Поздно искать пути отступления, когда яд медленно вводится в кровь, когда в глаза въедается чужой запах и точно такой же фантомно ощущается на языке.

Она всхлипывает, дёргая его за волосы, недовольно шипит, отталкивая от себя и с ужасом обнаруживает капли крови на чужих руках. Глаз намокает от немого отчаяния. Она не была к этому готова. Угроза в лице хранителя ветви казалась ей почти неосуществимой, лишь потому что где-то на задворках сознания всё ещё маячил расплывчатый тёплый силуэт, беспощадно сожжённый чужим поступком. Она дрожит, заглядывая в синеву чужих глаз и ругает собственное тело, за попытки к чужим рукам приластиться. Так не должно быть, она не готова проглотить осколки своих мечтаний об алом закате, даже когда наступила вечная ночь, в лице сидящего, хитро смотрящего на неё хранителя.

Место укуса неприятно зудит, заставляя ту сжаться, натягивая на себя одеяло. Попытку отгородиться прерывает железная хватка на углу одеяла. Оно тут же отбрасывается куда-то в сторону, лишая даже иллюзорной надежды на спасение.

— Больше вы никогда не сможете скрыться от меня… — довольно урчит он, слизывая кровавые капли с краёв метки. — Не волнуйтесь, вы привыкнете к этому…

И услышав лишь тихий скулёж, мягко проведёт по чужим бокам, осторожно края ночной рубашки задирая. Кто бы мог подумать, что в одиночестве капитан такая развратница? А впрочем… Об этом больше никто не узнает.

Он подстроит всё так, чтобы никто не мог понять где нужно её искать, чтобы никто не отобрал то, что принадлежит ему, одному лишь ему, по праву. Не оставит опознавательных знаков, оставив лишь после себя самый мерзкий шлейф, на который способны ноготки, напоминанием оставляя самую малость её запаха, словно напоминание о том, что она здесь жила, но больше никогда не вернётся. Что больше никто о ней не услышит, никто ничего не расскажет, никто не позволит и близко предположить где именно он её спрячет.

Решение с руинами разлома отброшено. Да, там уйма тёмных углов, но его открытие призовёт туда людей, что не должны ни за что найти её. Не должны узнать что это именно она то самое сокровище, что так отчаянно бездна получить желает. Мерзкая бездна, слишком быстро подобралась к ней, однажды уже почти заполучив ту в свои руки, но более он этого не позволит, так как он забирает её с собой, туда, куда боятся ступать люди, туда, куда не прийти специально, а случайное попадание закончится неминуемой гибелью для храбреца.