Hermanas

Но Мариалена не слишком щепетильно относилась к этому запрету. Она была статной цветущей женщиной почти на десять лет старше меня, и ей нравилось, когда во время сверхурочной работы у нее была компания. («Сверхурочная работа», не имевшая никакого финансового эквивалента, началась в то мгновение, когда ушли наши начальники.) Может быть, она думала, что я хочу немного пофлиртовать. У меня появилось ощущение, что, если я позволю себе вольность, то не получу коленом по яйцам, как однажды получил на моих глазах Майор.

— Аппарат работает, как печатная машинка. Ты печатал на машинках? — спросила она.

Да. У Чако в кабинете стояла машинка, и мне несколько раз приходилось пользоваться ею, чтобы напечатать оригиналы или внести изменения. Получалось не особенно красиво. Иногда я набирал на машинке свои стихи, в основном для того, чтобы посмотреть, как они будут выглядеть на бумаге. Я печатал аж четырьмя пальцами. Сначала я собирался изготовить книгу именно таким способом, но это было еще до того, как я влюбился в фотонаборную машину.

— Что ты хочешь написать? — спросила она.

— А можно?

— Почему бы и нет? Это ничего не стоит, если не распечатывать текст.

Я уселся, подумал немного и начал набирать «Tu Fuerza» («Твоя сила»), одно из моих стихотворений о любви к Миранде. Оно было коротким, и мне показалось, что оно может понравиться Мариалене. Как по волшебству, на экране загорались зеленые буковки. Она показала мне, как вносить исправления, изменять расстояние между строками, расставлять надстрочные знаки, выделять заголовок и печатать курсивом, и вот все было набрано без ошибок. Она прочитала.

— Прекрасно. Это не твое?

— М-м-м, — сказал я.

— О боже! Почему же ты не работаешь над этим, вместо всяких дурацких каталогов и инструкций? Они такие скучные, что я просто засыпаю.

— Может быть, революция достигла постпоэтического этапа? — предположил я. — Может, попробуем распечатать?

— Нет… — сказала она, но потом передумала. — А, ладно, всего несколько строк. Никто не заметит.

Она показала, как включается аппарат и как подготовить текст к распечатке. Я запомнил всю процедуру, как волшебное заклинание. Прошла минута, и стихотворение выползло. Красивые, совершенные буквы с засечками. Шрифт «Гарамонд», десять пунктов. У меня чуть не встало от восторга.

— Это где-нибудь опубликовано? — спросила Мариалена, оторвав короткую ленту бумаги по линейке.

— Пока нет.

— Тогда это мое! Оставь, пожалуйста, свой автограф!

Я подписал короткую бумажку красной ручкой.

— Скажи, ты пишешь о своей жене? — спросила Мариалена. — В таком случае ей повезло.

— Я пишу обо всех женщинах, — улыбнулся я.

Овладеть техническими знаниями — это одно, а вот выбрать подходящее время — совсем другое. Несколько дней я строчил стихи на печатной машинке Чако, чтобы получить представление о том, сколько мне понадобится времени и сколько страниц займет текст. Халтура исключалась. Потом мне надо было дождаться, когда а) Мариалена получит большую партию фотонаборной бумаги, б) я смогу незамеченным пробраться в ее кабинет.

Те стихи, в которых я до сих пор не был уверен, я прочитал Миранде и, когда предоставился случай, Эрнану. Он пришел ко мне однажды вечером, когда Миранды не было дома. Я не рассказал ему, что задумал, но Эрнан понял, что книга будет издана не обычным способом, и поддержал меня. Слезы лились рекой: Эрнан в качестве литературного консультанта представлял собой настоящий гальванический детектор лжи. Когда слезы высыхали, это означало, что я недостаточно потрудился над произведением.

И вот все было готово. Тексты были набраны, откорректированы и распечатаны за три вечера, когда я оставался на работе один. Однажды фотонаборная машина застопорилась, и у меня началась настоящая паника. Пот полился ручьем. Если выяснится, что я испортил машину, меня расстреляют. Я наугад нашел решение: выключить и включить по новой. Электронным аппаратам такое решение наверняка по душе.

В типографии я разрезал набранный текст и смонтировал его на светокопировальной машине. Этому меня научил Чако. Я обнаружил, что забыл пронумеровать страницы, поэтому пробрался в офис Мариалены, чтобы распечатать еще одну полосу.

Всем, кто пишет книги, надо предоставить шанс сделать хоть одну книгу своими руками. Тогда можно почувствовать настоящую близость и к содержанию, и к типографским материалам, и к тысяче деталей, которые делают книгу — практически любую книгу — самым замечательным предметом, каким только может владеть человек. Все лишнее становится заметным, как жир и жилы, которые надо отделить от туши, чтобы добраться до филе. А то, что все это делается в тайне, только обостряет ощущения. Книга стала моей тайной любовницей, которая медленно приобретала очертания в моих руках, Галатеей, в которую я вдохнул жизнь.

Моя официальная «любовница» — жена — ничего не знала.

Когда подготовка к печати была завершена, я приступил к изготовлению печатных пластин и делал их по две-три штуки в день. Я прятал их в том же чулане, где хранил бумагу, в самом дальнем углу в большом мешке из-под бумаги.