Hermanas

Революция создала условия, которые способствовали формированию новой и более непринужденной сексуальной морали. Сначала женщины были освобождены от воинской обязанности — несмотря ни на что, мы были латиноамериканцами, — но молодых женщин поощряли добровольно вступать в ряды народной милиции, где представители обоих полов работали бок о бок. Наиважнейшим мотором кубинской сексуальной революции были рабочие бригады. Сотни тысяч молодых людей добровольно записались или были направлены «добровольцами» на сельскохозяйственные работы — сбор фруктов и табачных листьев, а самые «добровольные» — на рубку сахарного тростника. Новая сексуальная мораль родилась в лагерях рабочих бригад. Потные молодые тела находили друг друга в бархатном мраке под фруктовыми деревьями, между стеблями сахарного тростника, в палатках. Других развлечений было не так уж много.

Одним из последствий стал решительный разрыв с моралью, царившей в обществе со времен конкистадоров: женская девственность уже не ценилась так высоко, как раньше, и она не играла никакой роли при заключении брака. После своего пятнадцатилетия девушка довольно скоро становилась «взрослой» и в этом отношении. А многие не дожидались и этого возраста. Присутствовала ли в картине каждый раз «настоящая любовь», я не берусь судить.

Почти все иностранцы, которых я встречал, рано или поздно спрашивали меня, правда ли, что гаванские сигары должны скручиваться на бедре девственницы. Обычно я отвечаю: «Детский труд на Кубе запрещен».

Я вздохнул свободно, когда через пару недель Хуана шепнула мне на ухо, что все в порядке, у нее начались месячные. Не знаю, испытала ли она сама облегчение или была разочарована, но после случившегося наши отношения уже никогда не были такими, как прежде.

В каждом романе наступает момент, когда влюбленные перестают обращать внимание на положительные качества партнера, а вместо этого начинают концентрироваться на отрицательных. Внезапно крошечный прыщик становится заметнее, чем нежная бархатистость кожи. Со временем этот изъян разрастется перед твоим внутренним взором так, что заслонит собой все остальное. Неграмотная речь, которую ты до сих пор считал очаровательной, вдруг начинает раздражать, расстраивать, и ты боишься, что ее услышат другие. Ее прикосновения неожиданно становятся неуместными. Почему ей хочется держать тебя за руку именно сейчас? И снова? И целоваться все-таки хочется не всегда. Рука становится влажной, а поцелуй теряет свой вкус.

Мы с Хуаной дожили до этого момента.

Или только я.

Невозможно сказать почему. Просто так случается, и если союз скреплен любовью, беспокоиться не о чем. Всегда есть дорога назад. Но в наших отношениях такой связующей силы не было.

Я боялся оставаться с ней наедине. Когда мы были вдвоем, я становился немногословным и хмурым. Как только Хуана начинала говорить, я раздражался. Я ненавидел себя за такую реакцию, но раздражение от этого меньше не становилось. Хуана не делала ничего лишнего, только любила. Но, как мне предстояло узнать, любовью нельзя накормить насильно. Организм все равно ее исторгнет.

Эти недели я пережил только потому, что очень много времени с нами проводила Миранда. Вместо того чтобы быть супружеской парой, как того явно хотела Хуана, мы стали трилистником. У Миранды, которая казалась ужасно занятой первое время после нашего знакомства, внезапно образовалась уйма свободного времени. После того как у Хуаны появился возлюбленный, которого она смогла принять, отношения между сестрами заметно улучшились. Я знал, что Хуана страдала от того, что Миранда сторонилась ее. Испытывала ли Миранда то же самое?

Мужчине достаточно трудно понять всю сложность отношений между подругами. Кажется, что они живут в постоянном напряжении: словно между ними любовь, неровная, конфликтная, но никогда не иссякающая. Здесь присутствуют кокетство и ревность, соперничество и доверительность, взаимное притяжение и отторжение. И можно только догадываться, насколько все усложняется, когда эти подруги — сестры. Когда они живут рядом с того момента, как клетки разделились не так, как им положено. Когда для большинства других они — одинаковые.

Я воспринимал это так: когда Хуана и Миранда были вместе, казалось, что их индивидуальности стирались. И чем дольше они были врозь, тем больше проступали их индивидуальные черты, но сами сестры становились от этого неуверенными в себе и несчастными.

Хуана рассказывала, что они с Мирандой начали разговаривать, когда им было по девять месяцев. Для общения они изобрели собственный язык — отец утверждал, что они говорили по-китайски, — почти настоящий язык с глаголами, существительными и предлогами, и девочки использовали его до четырехлетнего возраста, в результате чего научились говорить по-испански позже, чем их ровесники.

Сестры до сих пор помнили некоторые слова из своего собственного языка.

—  Наби, — могла внезапно сказать Миранда. — Ты помнишь наби?

— Молоко, — отвечала Хуана.

—  Бис наби? — снова спрашивала Миранда.

— Пить молоко.

И обе они начинали смеяться.