Hermanas

— Хуана, я хочу, чтобы вы ушли. Я очень рад, что ты приехала, привезла с собой Ирис и я смог ее увидеть. Но я очень устал.

— Что они с тобой сделали, Рауль? Я была в шоке, когда поняла, что это ты.

— Они меня перевоспитали. Ты не знала?

Забавно: через несколько дней после визита Хуаны я получил первое и единственное письмо от Миранды. Я предполагал, что она пыталась отправить мне несколько весточек. «Дорогой Рауль…» — так оно начиналось, и это были самые ласковые слова во всем письме. Она рассказывала о своих впечатлениях о США: Америка была большой, потрясающей и совершенно не такой, какой она себе ее представляла. Миранда не нашла свою мать, но оставались еще кое-какие зацепки, которые, как она надеялась, могли привести к ней. Сейчас она жила в Майами, но там для нее не было работы. Миранда собиралась двигаться дальше, как и всегда. Больше всего она мечтала о Чикаго, иерусалиме всех архитекторов. Она прислала адрес в Майами в надежде, что я ей отвечу. Под конец она написала несколько слов о том, как переживала за меня. Хуана передала ей, что я жив и буду досиживать свой срок недалеко от Гаваны. «See you[77]», писала Миранда.

See you? И речи быть не может… список того, о чем не могло быть и речи, не имел конца. Казалось, что мы с Мирандой были старыми приятелями, что мы никогда не изводили друг друга в диком безумном любовном поединке. Я сохранил ее письмо и несколько раз принимался писать ответ. Но тон его получался слишком злобным. Когда я напишу Миранде, я сделаю это от переизбытка сил, как свободный человек.

То, что два этих события — визит Хуаны и Ирис и письмо от Миранды — произошли почти одновременно, имело очень большое значение. Они стали шоком, пробудившим меня, напомнившим, что за стенами колонии существовала другая жизнь.

Если я хотел снова зажить той жизнью, посещения «Масорры» должны были прекратиться. Там нас медленно убивали. Еще три года такого «лечения» мне не вынести.

От психиатрической реабилитации можно было избавиться только одним способом: с помощью подполковника Кантильо. Я написал ей. Мне было нелегко написать это письмо. Мой аргумент, который, как я надеялся, совпадает с ее мнением, заключался в том, что с моим выступлением можно было не спешить. Я мог показаться на публике, но не в виде развалины. Я попросил прекратить лечение и обязался сотрудничать.

Ответ пришел на редкость быстро: да. Она писала, что высоко оценивает мою инициативу. Если мои результаты будут удовлетворительными, меня выпишут из «Масорры».

Так что в конце концов я все равно стал попугаем Фиделя. Я заполнял каждую анкету, быстро и четко отвечая на миллионы вопросов. Они всегда спрашивали про штурм казарм Монкада. Город Артемиса, где располагалась колония, был жалким городишкой, известным только по одной причине: целых двадцать семь участников нападения на Монкаду были из Артемисы или окрестностей. Семнадцать из них погибли. То, что я выучил их имена наизусть, прибавило мне очков.

Следующим шагом была отмена лекарств. Я поговорил об этом с врачами. Офицер, ответственный за перевоспитание, побеседовал со мной и был поражен моими «правильными» ответами. Поэтому они позволили мне постепенно уменьшать дозу и посмотреть, что из этого выйдет. Через пять месяцев ко мне вернулись нормальные чувства. Вернулась ненависть. Но с ней я ничего не мог поделать, и ее пришлось отложить в долгий ящик. Спустя девять месяцев после принятого решения я стал узнавать свое отражение в зеркале.

Я снова начал читать. Как и в большинстве тюрем, в библиотеке РККС была только всякая ерунда. Даже романы были напичканы революционным пафосом. Я сказал, что изучаю английский язык, и попросил добыть мне какую-нибудь книжку на английском. Это привело библиотекаря в ужас, и он доложил о моей просьбе тюремному начальству. Меня вызвали для объяснений. «Чтобы понять нашего врага, надо изучить его до конца, — высокопарно провозгласил я, — то есть мы должны знать его язык». Они сдались. Мне присылали книги из Гаваны. В первой посылке я получил биографию Хосе Марти, написанную Ричардом Греем Батлером, и, как это ни смешно, тонкую брошюрку под названием «History Will Absolve Me[78]».

Когда я почувствовал себя готовым и достаточно сильным, я попросил своего офицера-перевоспитателя связаться с подполковником Кармен Кантильо из Управления государственной безопасности на Вилла-Мариста в Гаване. Я был готов.

Кармен Кантильо сдержала свое слово.

Из Артемисы идет поезд на Центральный вокзал, расположенный в старой части района Гавана-Вьеха. Путь занимает два с половиной часа. Я часто ездил на поезде в кандалах и наручниках. Во время первой поездки на поезде в статусе свободного человека я курил и смотрел в окно. У меня была новая одежда, вернее, новая для меня, потому что та одежда, в которой меня арестовали, куда-то исчезла. В кармане у меня лежало больше ста песо, честно заработанных на ананасовой плантации. Мне было тридцать пять лет. Все могло бы быть хуже, намного хуже.