Hermanas

Врач ничего не ответил, но сделал знак сопровождавшему его медбрату, который записал меня на процедуру на следующий день. Позже тесты на интеллект стали совсем сложными, и все ненормальные теории претворились в жизнь.

Электрошоковые процедуры проводились по понедельникам, средам и пятницам в первой половине дня. Для того чтобы держать пациента, требовалось несколько санитаров — по одному на каждую руку и ногу. Пациенты, ожидавшие своей очереди, находились в прилегающей комнате ожидания с зарешеченным окном, где они могли слышать, а если очень хотели — то и видеть абсолютно все. Времени, чтобы прийти в ужас, достаточно. Что я чувствовал? Почти невозможно описать, потому что шоковая терапия настолько травматична, что у тебя моментально отшибает память. Кажется, что в мозгу произошел взрыв, а потом наступает темнота. Ты приходишь в себя, как правило, лежа в собственных испражнениях. Которые уже успели остыть. Я понятия не имею, сколько раз проходил эту процедуру, может быть раз двадцать пять. Миллиарды клеток моего мозга испарились в «Карбо Сервия». Испарились и смешались с характерной для этого места удушливой вонью от блевотины, испражнений и шизофрении.

«Карбо Сервия» была сумасшедшим домом во всех смыслах. Как будто маркиз де Сад, Франсиско Гойя и Джордж Оруэлл совместно построили увеселительный парк. Смрад и гвалт больше напоминали обезьяний вольер в зоопарке, а не медицинское учреждение. Здесь, совсем как в клетке у павианов, царила атмосфера истерики, постоянно разряжавшаяся с помощью спонтанных драк и звериной грубой чувственности, которая выражалась в прилюдных занятиях содомией или апатичной бесцеремонной мастурбации. Социальный эксперимент, который предполагалось провести во всех тюрьмах — плавильных тиглях зла, — полностью вышел из-под контроля. Критики системы сидели вместе с серийными убийцами. Дезертиры делили камеру с насильниками. Религиозных отступников помещали с людьми, считавшими себя Иисусом, Богом или неизвестным братом-близнецом Фиделя. Одним из самых знаменитых клиентов здесь был Николас Гильен Ландриан, племянник национального кубинского поэта и председателя СПДИК. В 1960-х годах он снял несколько экспериментальных документальных фильмов, а в 1968-м имел неосторожность сделать фильм про кофе. В него вошли кадры, на которых Фидель Кастро поднимается в гору, сопровождавшиеся песней «Beatles» «Fool on the Hill[76]». Гильена обвинили в «идеологических отклонениях», и следующие двадцать лет его то сажали в тюрьму, то выпускали, то забирали в психиатрическую больницу, то выписывали. Он прошел множество электрошоковых процедур.

Я до сих пор иногда просыпаюсь и вижу себя запертым в отделении «Карбо Сервия» больницы «Масорра». Я ожидаю своей очереди на электрошок, или ко мне идет медбрат с таблетками в одной руке и стаканом воды в другой: «Открыть рот. Проглотить. Открыть рот еще раз». У меня перед глазами постоянно стоит одна и та же сцена: пожилому чернокожему пациенту, действительно ненормальному, дали банку из-под варенья и велели собрать кал на анализ. Он стоит на коленях у вонючего переполненного унитаза и копается в нем. Вдруг он слышит крики и переругивания, свидетельствующие о начале раздачи пищи, и направляется в столовую, хватает алюминиевый поднос и принимается перепачканными пальцами запихивать в рот еду.

На меня действовали достижения «Масорры». Одним из наиболее любопытных побочных эффектов электрошока было то, что я терял цветочувствительность. Бывало, проходило несколько дней, прежде чем ко мне возвращалась способность различать цвета. Память была расколота на мелкие кусочки. По дороге обратно, в «Коллектив», мы едва узнавали друг друга.

Положительным результатом было то, что я позабыл Миранду. Я больше не ощущал ее физическое эхо, которое не давало мне заснуть и печалило не одну ночь в «Агуас-Кларас». Тоска по ней стала далекой тупой болью, уподобилась нездоровому зубу, который тихо ныл, но не воспалялся и не болел.

В РККС нас хорошо кормили, и я начал поправляться. Кроме тех дней, что я работал в поле, копаясь в ананасовых грядках, обычно я просто слонялся, приволакивая ноги, по территории. Вскоре внешне я уже стал напоминать постояльцев этого заведения. Сочетание шоковой терапии и медикаментов стерло все, что касалось полового инстинкта. Так что когда бывший майор, а ныне подполковник Кантильо приехала навестить меня, ее появление не вызвало такой же реакции, как в прошлый раз. Она тоже стала старше. Я был равнодушен к ней и к повторенному ею предложению.

— Ты правильно делаешь, что слушаешь меня, Рауль, — сказала она. — Тебе больше нечем давить на нас. На свободе все уже забыли и тебя, и твое дело. Понимаешь, там у нас время идет быстрее, чем здесь. Мы могли бы запросто забыть, что дали тебе возможность порвать с прошлым и выйти досрочно. Но нет. Обещание есть обещание.

Откуда я взял, что это дело стало личным для нее? Я явственно ощущал это. Ею двигало что-то иное, не просто желание навести порядок в делах, получить возможность закрыть папку, создававшую беспорядок.