Hermanas

Пляж Плая-дель-Эсте, гаванская Ривьера, представляет собой девятикилометровую полосу великолепного белого атлантического песка. Флоридский пролив довольно неспокойный по сравнению с Карибским морем, омывающим южное побережье Кубы, и волны в нем могут быть очень сильными. В такие дни они выплескиваются на набережную Малекон, гаванский морской променад, и предлагают бесплатный душ и мойку машин. Тогда купаться на Плая-дель-Эсте опасно. На другой стороне дороги с начала 1970-х годов на советские деньги возводился гигантский отель. Планировалось, что в этом районе будет курорт для социалистических братских народов. Однако строительные работы продвигались черепашьими темпами, и весь комплекс так и стоял незаконченным, огромными бесконечными бетонными руинами — один из первых замеченных нами признаков того, что могущественное Советское государство не было таким непогрешимым, как нам говорили.

Вдоль всего пляжа располагались маленькие гостиницы и бунгало, рассчитанные на обычных людей. Ночь в них стоила всего несколько песо, но чтобы поселиться, необходимо было представить ходатайство из государственной организации. Молодоженов принимали охотно. Немало гаванцев провели свой медовый месяц на Плая-дель-Эсте: роскошь, в те времена доступная всем. Еще отдыхающим нравилось брать с собой зеленые военные палатки (почти у всех были такие) и ставить их на пляже. Позднее государство решило, что красивые пляжи нужны, чтобы зарабатывать доллары, и изгнало с них обычных людей. С 1980 года правительство стало организовывать «народные лагеря», campismos populares, новые места отдыха для кубинцев. Они находились в менее привлекательных местах, обычно в болотистых районах с тучами комаров, куда невозможно заманить туристов. Основной идеей было утверждение, что общение с туристами не приносит нам пользы. Оно может повредить нашему революционному самосознанию.

Но в 1978 году пляжи все еще принадлежали народу. Если человеку удавалось взять выходной и приехать на собственной машине, то там можно было прекрасно провести время. Семьи брали с собой корзины с едой, но холодное пиво и лимонад, фрукты и сэндвичи можно было купить на месте. Барахтаться в волнах разрешалось бесплатно.

У Хуаны и Миранды были купальники. У меня никогда ничего подобного не было. Я довольствовался обрезанными зелеными солдатскими брюками. Купальники у девочек были одинаковые, черные. После того как они переоделись, искупались и намочили волосы, разницу между ними заметить стало практически невозможно. Когда они стояли рядом, а солнце светило им в спину, они казались раздвоившимся кадром.

Сам я не спешил лезть в воду, мне нравилось лежать и нежиться на солнышке. Дул легкий ветерок, охлаждавший тело, и казалось, что удушливая жаркая влажность гаванских улиц осталась в лихорадочном потном сне. Я прогулялся метров двести до кафе и купил три бутылки лимонада, который непочтительные гурманы называли «куло-колой», то есть социалистическим вариантом типичного напитка гринго. В нем почти не было газа, но он хотя бы был холодным.

Мы долго лежали на солнце бок о бок, я посередине, и девочки рассказывали истории из своего детства. Все они без исключения были о глупости одной из них, и ни одна история не заканчивалась без протестов: «Что за бред! Это ведь ты… Да ты все неправильно помнишь! Лучше послушай…» Это было занимательно. Одна история свидетельствовала о том, что у Хуаны была говорящая кукла. В один прекрасный день она перестала разговаривать, но поскольку у девочек был трудный возраст, они решили, что куклу необходимо прооперировать. Сестры подошли к вопросу не по-любительски: сходили в отцовский кабинет и взяли скальпели, марлевые повязки и шприцы, сделали и общий наркоз, и местную анестезию. Вскрыв грудную клетку и вынув маленький динамик, на который надо было нажать, чтобы кукла что-нибудь сказала (и в котором сломался механизм), они онемели от ужаса. Миранда считала, что они вынули из груди куклино сердце. Но она слышала, что если закопать сердце под розовым кустом в лунную ночь и подождать три дня, то кукла оживет. Так они и сделали, но еще до истечения трех дней обе испугались, что кукла могла разозлиться на них и отомстить. Ни одна из них не решалась спать в комнате с куклой, перенесшей операцию на сердце, поэтому то, что от нее осталось, они тоже зарыли в саду и в конце концов забыли где.

Миранда считала, что это Хуана была суеверной. Их воспоминания были похожи на зеркальные отражения, и ни одна не хотела признавать свою неправоту.