«Церковный собор в Констанце[69]
виновен в том, что призвал наших природных врагов, всех немцев, которые нас окружают, к несправедливой борьбе с нами, хотя у них нет никаких причин выступать против нас, кроме их неутолимой ненависти к нашему языку».Франция и Англия за все время чехословацкого кризиса сказали Гитлеру «нет» всего один раз. Один-единственный! Да к тому же Англия процедила это «нет» сквозь зубы, так что его было едва слышно…
19 мая 1938 года замечено движение немецких войск близ чехословацкой границы. 20-го в Чехословакии проходит частичная мобилизация, и тем самым очень четко дается понять: если на страну нападут, она будет защищаться[70]
.Франция, с твердостью и оперативностью, каких никто от нее уже и не ждал, немедленно заявляет, что останется «верна всем пактам и договорам, которые заключила», то есть, по сути дела, обещает в случае немецкой агрессии оказать Чехословакии военную помощь.
Неприятно удивленная поведением французов Англия, тем не менее, поддерживает позицию своего союзника, правда, с одним небольшим уточнением, тоже вполне недвусмысленным: даже в случае вооруженного конфликта о введении частей британской армии на территорию Чехословакии не может быть и речи. Чемберлен[71]
бдительно следит за тем, чтобы его дипломаты не выходили за рамки такой весьма неясной формулировки: «В случае европейского конфликта трудно сказать, будет ли вовлечена в него Англия». Раньше его знали более решительным.Гитлер еще припомнит эти уловки, но сейчас он вдруг пугается и отступает. 23 мая он приказывает своему Министерству иностранных дел довести до сведения чехословацкого посла следующее: у Германии нет никаких агрессивных намерений в отношении Чехословакии, а сообщения о концентрации войск на границе ничем не обоснованы. Официальная версия гласит: передвижения войск близ границы – всего-навсего обычные маневры.
Но на самом деле фюрер вне себя от ярости. Гитлера преследует чувство, что Бенеш смешал его с грязью, он испытывает пока неосознанное, но явно усиливающееся стремление развязать войну. И 28 мая он собирает высших офицеров вермахта, чтобы рявкнуть, едва они войдут: «Мое непоколебимое решение – стереть Чехию с карты!»
Обеспокоенный вялой реакцией Англии на происходящее и явным ее нежеланием выполнять свои обязательства, Бенеш звонит чехословацкому послу в Лондоне и спрашивает, какие новости. Их разговор, записанный германской разведкой, не оставляет ни малейших сомнений, что у чехов полностью отсутствовали иллюзии в отношении английских коллег, начиная с Чемберлена, которому досталось больше всего.
– Чертов ублюдок только к одному и стремится – полизать задницу Гитлеру!
– Ну так вправьте ему мозги!
– Какие там мозги у этого старого осла, их же ни на что, кроме как учуять, где какой нацистский кобель ногу задрал, и вертеться вокруг этого места, не хватает!
– Поговорите в таком случае с Горацием Вильсоном[72]
. Скажите, чтобы он предупредил премьер-министра: если мы все не проявим должной решимости, Англии тоже грозит большая опасность. Сумеете заставить его это понять?– Да как можно говорить с Вильсоном! Он же настоящий шакал!
Немцы поспешили передать пленку с записью разговора англичанам, Чемберлен, похоже, сильно обиделся, разгневался и никогда уже не смог простить чехам оскорблений.
Тем не менее именно советник Чемберлена по особым делам Вильсон сделает попытку уладить отношения между Германией и Чехословакией с помощью английского третейского суда, вернее – предложит фюреру такую возможность. Но Гитлер сразу же – причем грубо – отмахнется от предложения:
«Только мне и не хватало британского представительства! Старый вонючий пес окончательно рехнулся, если надеется обвести меня вокруг пальца таким образом!»
Вильсон удивится:
«Если господин Гитлер имеет в виду нашего премьер-министра, то могу заверить, что премьер-министр отнюдь не безумен, его заботит исключительно, что будет с миром, и…»
А Гитлер разъярится еще больше:
«Замечания его жополизов мне неинтересны. Единственное, что меня интересует, – мой народ, живущий в Чехии, мой измученный надругательствами и пытками народ, об уничтожении которого размечтался гнусный педераст Бенеш! Я больше этого терпеть не стану. Ни один порядочный немец этого не потерпит. Слышите, вы, тупой боров?»
Стало быть, по крайней мере в одном чехи и немцы вроде как оказались едины: Чемберлен и его клика, считали те и другие, не более чем мерзкие жополизы.
Интересно, что Чемберлен куда меньше придирался к оскорблениям со стороны немцев, чем со стороны чехов, и впоследствии мы увидим, что зря.
А вот фрагмент назидательной речи нашего доблестного премьер-министра Эдуара Даладье[73]
, произнесенной им по радио 21 августа 1938 года: