Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала

Корчажничал Андрюшка по только ему неизвестно откуда известной народной кулинарии: неделю варил солод, замачивая на брезенте овес с горохом, потом молотил смесь в ручной кофемолке, перетирал в ступе, как Баба Яга, и только потом бросал закваску в бочку. Параллельно сложному органохимическому процессу брожение проходило и в уме нашего третьего соседа — новейшего историка, доктора наук Сани Кредера, человека пунктуального и тщательного. Работа в архивах и собственная биография немецкого ссыльнопоселенца приводили его к мысли, что богоугодное дело самогоноварения в среде голожопых научных работников, кроме правоохранительной тайны, требует технологически превентивных деяний как для сохранения собственного здоровья, так и избежания пьяных зачатий — актуальной трагедии шестидесятников, после которых, как известно, природа отдыхает до сих пор. Пользуясь своими обширными международными связями, Саня приобрел контрабандный самогонный аппарат чешского стекла и промышленного типа — с тройной очисткой с помощью сертифицированных ядохимикатов, дающей в результате чистый спирт без запаха и цвета. Но ожидаемого результата мы не получили.

Из-за сортира повеяло благолепием. И к корчме потянулись знатоки и сопьющие. Особенно стайки слабозамужних девушек-интеллигенток в очках и с сачками в телесном диапазоне от 60x60x60 до 90x90x90. Их неимоверное количество объяснялось перегруженостью штатов закрытого противочумного научного института «Микроб», где просиживала рейтузы старший орнитолог по секретному научному направлению «Перспективы развития соколиной охоты на болезнетворных тушканчиков» гостеприимная супруга корчажника, греко-римская красавица Наташа К — о (в далеком девичестве — Фемилиди).

Страна советов за бубонную вредность платила чумовым девицам не деньгами, а четырехчасовым рабочим днем и двухмесячным отпуском.

Ах, если б милые девочки все садились на сучочки, а не на пеньки и травку за сортиром, быть может, пойло добродило бы до перегонки. Бражку выпили по-научному — априори. Всю. Все, человек пятьдесят, — и мы с предусмотрительным Саней тоже. Сорок ведер. Подчистую. Ну, и хрен с ней! Зато все, как и холерные мужики-сантехники, живы и здоровы. Жаль, писатель умер. Не от того лечили старика лекари и знахари, сволочи! Пил бы — жил бы.

Вскрытие показало, что в совершенно здоровой печени могучего старца умудрилась расположиться на ПМЖ финна — очень крупная личинка паразита эхинококка, которая несколько лет пила из классика соки вместе с алкоголем в биологическом симбиозе. Когда литератор неожиданно для сожителя бросил пить, бедная безответная финна умерла с горя и начала выделять трупный яд, сведший в могилу хозяина.

Чешский аппарат «Дер кредер шнапс» безотказно прослужил делу нашего самоочищения лет десять с лишним, несмотря на гарантийный срок в один год зарубежной фирмы-изготовителя.

РУКА МОСКВЫ

Комната № 56 в НИИМФе СГУ пользовалась дурной славой: в ней безнаказанно пьянствовало ядро оргкомитета. Для справки: НИИМФ — Научно-исследовательский институт механики и физики, СГУ — Саратовский государственный университет. Оргкомитет — общественный орган управления «Диминой школы», раз в две зимы собираемого в санатории на Волге научно-учебного семинара под патронажем бывшего ректора Шевчика и руководством будущего ректора Трубецкова, с подачи которого я бессменно членствовал в оргкомитете в должности связиста с общественным питанием и тамады.

Заведовал комнатой № 56 ученый великан Толя Зборовский, на двух письменных столах вымучивали диссертации будущий профессор Безручко и будущий народный избранник Исаев. Аспирант Четвериков снимал угол с тумбочкой. На хозяйстве находился старейшина НИИМФа старший лаборант и народный умелец Тименков.

Бывал там и я, причем довольно регулярно: дважды в месяц в аванс и получку (касса была в соседней комнате), а также по торжественным дням — в чьи-нибудь именины (именины, а не дни рождения!) и предпраздничные дни. Пунктуальный и благообразный Толя держал святцы и численник, в котором кроме всесоюзных дней международной солидарности и Великой Октябрьской революции красным карандашом были отмечены дни шахтеров, работников лесной промышленности и т. д. Хозяйственный Тименков держал для меня табуретку.

Безнаказанность наших застолий была абсолютной, причем недоброжелатели знали только половину причины вопиющего безобразия: гуляют люди Димы Трубецкова (бери выше — Шевчика)! Я и Толя знали всю: нашим тайным покровителем был сам начальник режима — чекист Кравцов!

Повязаны мы были с органами семейными узами. И вот какими.