Hollywood на Хане

От старого серпантина ничего не осталось: всё перекрыто гигантской лавиной, которая сошла за время нашего пребывания в верхних лагерях… Думаю: «что если?..» Нет… - если бы кого-то накрыло, нам передали бы по связи… Позже, сидя в столовой мы просматривали отснятый Гошей материал: по счастливой случайности ему удалось заснять эту лавину, в которую, по ещё более счастливой случайности, никто не угодил, хотя обычно на этом склоне всегда кто-нибудь да корячится…

Весь склон дрогнул и поехал, раскалываясь на огромные многоугольники, которые, в свою очередь, распадались на многоугольники помельче, а те – перемалывались в пыль, и вся эта неимоверная масса бесшумно сползала, соскальзывала, как соскальзывает на пол толстое пуховое одеяло.

Лавина была такой огромной, что склон горы показался мне частью макета, моделью – нашему мозгу трудно вообразить, что обвал может быть столь огромным…

Оказавшись на морене, поджидаю Лёшу, который, как обычно, медлителен на спусках.

Пошёл снег, потом – град, потом – дождь: непрерывная череда трансформаций и фазовых переходов.

Пока пересекали ледник, промокли насквозь. Брёдем в тумане, из которого ближе к лагерю вынырнули две фигуры и на румынском диалекте английского – словно галечка речная перекатывается – спросили, не видели ли мы группу румын: «три девушки и парень… не видели?..» Сюр… Растворились в тумане, как привидения.

На подходе к лагерю нас встречает Гоша с видеокамерой: снимает наш приход. Стараюсь идти ровно, не спотыкаясь, хотя, возможно, Гоша ищет именно этого: смертельной усталости, согнутых спин, потухших глаз. Плевать!.. Не дождётся... Не от меня... Я БОЛЬШЕ НЕ ИГРАЮ… С капюшона капает вода, мокрые брюки прилипают, холодят колени. Добредаем до палаток, роняем у входа лыжные палки и мокрое железо – всё, пришли…

Девушка с пуховками

В столовой я сидел в обнимку с чайником, периодически припадая к нему небритой, давно не знавшей ласки щекой. Я уже и попил, и поел, но дрожь никак не унималась – она зарождалась где-то под ложечкой и рябью мелких судорог пробегала по всему телу. Мокрым было всё: вкладыши пластиковых ботинок, брюки, термобельё, флисовая куртка… Моя пуховая одежда осталась зимовать во втором лагере, но зима – вот она… здесь и сейчас… Я глажу тёплые бока чайника и пытаюсь шутить между приступами дрожи.

За наш стол присаживается сероглазая стройная девушка, которая внимательно и сочувственно смотрит на меня, на мой роман с чайником, и я нехотя отстраняюсь от своего пузатого друга… С первого же взгляда - по осанке, по рукам, по каким-то неуловимым особенностям движений - я признал в ней скалолазку, и так оно потом и оказалось.

Неожиданно мы начинаем говорить – я даже не помню, кто из нас произнёс первую фразу, – и я тут же почувствовал себя спокойно и комфортно, словно мне на лоб положили мягкую успокаивающую ладонь. Чего бы мы ни касались в нашей беседе, во всём я с удивлением обнаруживал родство и схожесть со своей собеседницей: не формальную схожесть интересов и обстоятельств, а именно – отношения, градуса, пропорции… Это было не знакомство, а узнавание, если вы понимаете, о чем я говорю.

Остро и сладко заныло сердце: я уже заранее чувствовал ностальгию по чему-то редкому и значительному, что могло бы произойти в моей жизни, но, конечно же, никогда не произойдёт… Собственно говоря, УЖЕ не произошло, поскольку мы разминулись с ней во всём, в чем только могут разминуться два человека: в пространстве и, что куда важнее, во времени. Это было, - как опоздать на последний поезд, идущий в нужном тебе направлении, но успеть, к своему несчастью, заглянуть в окно купе, в котором обещалось тебе долгое, счастливое и уютное путешествие...

- Вам холодно?..

- Есть немного… - с коротким смешком, отодвигая чайник и выпрямляя спину…

- Вы в мокром?..

- Да, мы только что спустились. С седловины… На вершину?.. – нет, не ходили, это был акклиматизационный выход. Ну и для съёмок… Съёмки? Ну… мы фильм снимаем… о Хане… Документальный, конечно. Вон Гоша – наш режиссёр… Да-да, - тот, что постоянно ко всем пристаёт со своей камерой...

- Такой шумный молодой парень в тёмных очках?.. Я видела…

- Понятно, что видели, – Гошу трудно не заметить…

- Вас колотит, почему вы не переоделись?

- Да-а… так… не во что… Пуховое всё наверху осталось, а здесь только нижнее. Что мог – поменял, но, по-моему, и оно уже отсырело…

- Хотите мою пуховку?.. – Девушка посмотрела на меня тревожно и участливо, и столовая покачнулась, подняла якорь и отчалила в ночь – волшебную, кружащую бессонным новогодним снегом…

- Я похож на человека, который снимет с девушки пуховку?..

- Нет-нет – у меня их две!.. Сейчас принесу… - и она выпорхнула в морось и слякоть - именно они, а не новогодняя пушистая круговерть царили на леднике, - оставив меня с открытым ртом, в котором медленно замерзали слова благодарности и протеста…

"Какого черта!.." – сказал я себе, мотнул головой, отгоняя смутные мысли, и налил себе ещё одну чашку бывшего кипятка из чайника. Пошарил по столу, не нашел сахара, зажевал конфетку… Прокрутил в памяти…