Homo Гитлер: психограмма диктатора

Эти представления действительно захватывали. Его речи целиком состояли их страстных лозунгов, позаимствованных у других правых партий. Карл фон Осицки оставил описание первого публичного выступления Гитлера после прихода к власти, которое состоялось в зале «Вельтбюне» 7 февраля 1933 года: «Его платформа настолько же скудна, насколько сильное впечатление она оказывает». Гитлер виртуозно манипулировал массовым сознанием. Логические структуры оставляли желать лучшего, аргументация была неудовлетворительной. Талантливый оратор совершенно особенно относился к слову, которое интересовало его только как орудие риторики, как средство для передачи длинных тирад и форма выражения своей безостановочной речи. Он никогда не придерживался текста, равно как и публично данных обещаний и подписанных договоров.

«Понимание ценности и значения книги для формирования духа и мировоззрения было ему совершенно чуждо», — писал Макс Домарус.[1] Псевдорелигиозное движение национального социализма обходилось без своего святого писания. Гитлер не верил в «ценность немецкого евангелического книжного образования» и не был приверженцем германской книжной культуры. По мнению Фридриха Хеера, фюрер следовал в своей пропаганде старым рецептам времен эпохи барокко и контрреформации, с которыми ознакомился на родине еще в юности.[2]

Протестантской книжной культуре, основанной на Библии Лютера и назидательных трактатах, Габсбурги противопоставили иезуитское искусство театральности, помпезные процессии, впечатляюще роскошные барочные здания, прекрасные церкви и монастыри, колонны в честь Святой Марии на рыночных площадях, столбики с распятием на каждом перекрестке, шумные ярмарки с праздничной музыкой и проповедниками в ярких одеждах. Пропаганда Гитлера была рассчитана не на критически настроенного читателя, она предназначалась для восхищенного обывателя, которого пленяли роскошь представления, гремящая музыка марша и грубая сила полувоенной формы.

Гитлер восхищался демагогами и презирал теоретиков. Он открыто заявлял: «Я не верю, что французская революция выросла из философских теорий». Точно так же обстояло дело и с октябрьской революцией; русских воодушевили не книги Карла Маркса, а тысячи агитаторов, «наполненная ненавистью деятельность бесчисленных больших и малых апостолов».

Гитлер был весьма странным теоретиком. Он презирал теорию, и вместе с тем его политика в известной степени являлась продуктом его мировоззрения, которое, однако, было равно удалено от реальности, логики и разума. Его фанатичная борьба против мнимого всемирного еврейского заговора стала идеологической конструкцией, которой не хватало основы в виде конкретных исторических событий. Утрата чувства реальности была очень велика, как это случается с психотиками. И как действия психотика зависят от его элементарных влечений, так политика зависела от данной основы.[3]

За преступлениями Адольфа Гитлера стояли не высокие идеалы, а чисто эгоистические побуждения. Благодаря насильственным толчкам, которыми он в течение короткого времени высвобождал свои пагубные страсти, он «психологически эксплуатировал страх, эгоизм, необразованность, ненависть к иностранцам, агрессию, алчность, обострение энергии разрушения».[4] Базис в виде корыстолюбия и темные импульсы оказались связанными с хлипкой надстройкой из беспорядочных идей. Его память подобно губке впитывала это из всех возможных источников. Не имеет особого значения, откуда именно происходят отдельные составные части его мировоззрения. Свой отпечаток наложило австрийское католическое воспитание, многое было заимствовано из школьных учебников, бульварных газет, книжек и брошюр, фальсифицированных «Протоколов сионских мудрецов», кое-что стало плодом собственных наблюдений за окружающим миром. Большая часть его экономических идей была почерпнута из лекций Готфрида Федера о ликвидации «процентного рабства», которые он прослушал на курсах агитаторов, организованных баварской армией. Позднее он написал в «Майн кампф»: «После того как я прослушал первый доклад Федера, мне сразу же пришла в голову мысль, что теперь должен быть найден путь к одной из главных предпосылок для основания новой партии».

Его картина мира была похожа на лоскутное одеяло. Гитлер некритически включал в свое мировоззрение все, что на данный момент соответствовало его склонностям и желаниям. Причем спокойные взвешенные суждения не имели ни малейшего шанса стать составной частью этой мешанины. В его мыслях и действиях все было построено на голом насилии. Адольф Гитлер воздействовал на свою публику, апеллируя не просто к остаткам архаизма, но к полностью деградировавшим атавизмам. Он открыто проповедовал возврат к диким проявлениям нецивилизованных страстей.