Homo Гитлер: психограмма диктатора

Гитлер находил сексуальное удовлетворение в доведении публики до состояния экстаза. Себастьян Хаффнер считает, что фюрер открыл для себя этот новый источник удовольствия 24 февраля 1920 года, когда он произнес первую большую речь перед большой аудиторией. Понять воздействие этого события на Гитлера можно, только представив себе, как человек, «который был импотентом, неожиданно получил долгожданное чудо мужской силы».[110] К этому можно добавить слова Пуци Ханфштен-гля: «Баритон Гитлера был мелодичным и имел резонанс. От его гортанных звуков по коже бегали мурашки. Его голосовые связки позволяли придавать звукам такие нюансы, которые оказывали невообразимое действие на публику». Генриетта фон Ширах сравнивала голос Гитлера с виолончелью.

Однако Гитлер был не только единственным исполнителем в своем театре одного актера, представления которого вызывали у слушателей эротические эмоции, сходные с теми, что возникают в опере. По примеру великих образцов Рихарда Вагнера Гитлеру требовались также музыка и либретто. Он предварительно отрабатывал жестикуляцию перед зеркалом. Во время его предвыборных кампаний до 1933 года Гитлера сопровождал актер Деврин, который профессионально поставил фюреру дыхание и дикцию, а также обучил некоторым приема актерского мастерства. Уже при надиктовке своей речи Гитлер впадал в состояние транса. Он настолько концентрировался, что не забирал у секретарши сделанные ей заметки. «Во время диктовки для него я переставала существовать, сомневаюсь, замечал ли он вообще, что я сижу за письменным столом».[111]

Гитлеру нужен был стук пишущей машинки как стимулирующее средство, поэтому он не диктовал стенографисткам. «Как только он упоминал в речи о большевизме, его охватывало возбуждение. Он начинал говорить прерывистым голосом, захлебываясь словами». Точно так же было при упоминании Черчилля (которого он называл «горьким пьяницей») и Сталина («кровавой собакой»). «В таких ситуациях его голос достигал высших точек громкости, он захлебывался собственными словами и сильно жестикулировал руками. Краска бросалась ему в лицо, глаза сверкали гневом. Он замирал на месте, как будто прямо перед ним стоял его враг. Во время этих диктовок у меня учащался пульс, начиналось сильное сердцебиение, поскольку мне передавалось возбуждение Гитлера».

Как правило, речи Гитлера длились более часа. Во время выступления, иногда относительно спокойного, фюрер заводил массы. Чем ближе он подходил к апогею речи, тем более сильным становился его голос. Истеричные крики переходили в гортанные хрипы, и наконец он достигал оргазма.[112] Публика была восхищена, женщины визжали. «Это настоящий водопад! Шафхаузен! Ниагара!»[113] Иоахим Фест считал, что выступления Гитлера носили «неприличный половой характер» и являлись «актами замещения блуждающей в пустоте сексуальности».

В 1933 году Гитлер заявил: «Время личного счастья прошло». Отныне счастье можно было найти только в коллективе. Выступления фюрера должны были способствовать проявлениям этого нового коллективного счастья. «Что может быть прекраснее митинга национал-социалистов, где оратор и слушатель ощущают себя единым целым?»

Гитлеру не хватало даже матримониальных метафор, чтобы описать свое отношение к слушателям. 17 апреля 1932 года, выступая перед членами партии в Розенхайме, он с гордостью сказал: «Мои товарищи знают, что я буду с ними до последнего вздоха, равно как и я знаю, что они целиком принадлежат мне. Это — союз на всю жизнь».

Адольф Гитлер считал себя пожизненным партнером своей публики. 4 сентября 1932 года он объяснил, как ему видится это партнерство: «Я привил массам мою волю, и теперь у них есть собственная воля… Мы связаны друг с другом в горе и в радости».

Слишком часто наблюдатели использовали эротические образы, чтобы описать отношение Гитлера к немцам. Уже после войны британский журналист Сефтон Делмер, которого никак нельзя назвать большим другом фюрера и нацистов, так описывал Берлин того времени: «Сегодня можно говорить что угодно, но в 1936 году Германия была счастливой страной. Ее лицо было лицом влюбленной женщины. Немцы были влюблены, влюблены в Гитлера».[114]