Hotel «Rодина»

Милиционеры кивнули головами, задумчиво разглядывая умершего.

– Скорее бы все уже передохли бомжары вонючие, – сказал водитель и громко включил радио. Из кабины понеслось разухабистое: «Ты скажи мне скажи, чё те надо, чё те надо…»

Из неотложки вышла хорошенькая девушка в белоснежном халате, подошла и стала рядом с милиционерами. Глянула на покойника, скривилась:

– Опять? Жрут, что придётся.

– Ну, чё, Светка, забирайте клиента. Дело ясное, морг и крематорий ему родные дома, – поворачиваясь к девушке, сказал молодой милиционер.

– Подождать придётся немного, Коля. Санитар мой, Сашка, выскочил из машины джинсы сыну купить, раз такая оказия подвернулась. Сейчас подойдёт, – ответила девушка, закуривая.

– Щас! Вот ещё. У нас пять вызовов, – сказал тот, что постарше и, повертев головой, повёл дубинкой в сторону застывшего Караваева.

– Слышь, бомжара, давай сюда, да поживей, – прикрикнул он.

Караваев забыв, в каком он виде, изумлённо коснулся рукой груди, пробормотав растерянно:

– Это вы мне?

– Тебе, тебе, не придуряйся, клоун, – сказал милиционер и, выхватив в толпе цепким взглядом замешкавшегося оборванца, крикнул и ему:

– И ты сюда, отребье.

Тот, не мешкая, подбежал к милиционеру и покорно стал недалеко от него.

– Ты чё не понял? Сюда давай, я сказал, – закричал на мнущегося Караваева милиционер.

Караваев подошёл и обиженно сказал:

– Я не бомж, я…

– Ну, да, ты у нас премьер-министр и олигарх, – оборвал его милиционер. – Забыл вкус резиновой дубинки?

Оборванец незаметно толкнул Караваева локтем в бок, тот быстро глянул на услужливо-преданное лицо бродяги и не стал больше пререкаться с милиционером.

– Значит так, – сказал милиционер, – берёте носилки и относите труп в «скорую», после свободны.

– Ты не ввязывайся, – просветил Караваева неожиданный напарник по пути за носилками, – у мента этого погоняло «Пиночет». Зверюга! Подлечит дубинкой по почкам, будешь потом ссать кровью. Молчи и со всем соглашайся.

Они принесли носилки, положили их рядом с телом и немного замешкались.

– Вы чё, не пили сегодня? – заорал молодой милиционер. – Грузите, грузите – он уже пованивать стал.

– Сейчас, сейчас, начальник, – засуетился бродяга. Он перекрестился, нагнулся, закрыл глаза покойнику и скомандовал:

– Бери за ноги, я - за голову.

Они погрузили тяжёлое, влажное и деревенеющее тело на носилки, подняли их и тут старший милиционер, наблюдавший за ними, указал на Караваева дубинкой.

– А ты, премьер-министр, после ко мне.

Караваев покорно кивнул ему головой. Они с бродягой отнесли носилки с телом в машину и тот, сорвав с шеи покойника крестик, сказал смущённо:

– Ему он уже не нужен. А нам, брат, с тобой лучше смыться, пока Пиночет нас не видит.

Караваева не нужно было уговаривать. Они бегом вклинились в толпу, быстро смешались с разномастной публикой и довольно скоро потеряли друг друга из вида.

Караваев пробился на обочину в надежде найти место поспокойнее и перекурить, но тут очередной проситель с редкими волосенками на лысом черепе, прилипшими к подживающим коростам, со страшным лицом в кровоподтёках и безобразно проломленным носом, схватил его за руку. Придвинувшись к нему близко, обдав запахом давно немытого тела и дичайшего перегара, он прохрипел:

– Подай, браток, человеку на льдине, на пропой ещё живой души.

Караваев высвободил руку и хотел уже сменить место, чтобы отделаться от попрошайки, но что-то его остановило. Он стал вглядываться в это обезображенное лицо, а тот опять стал говорить, глядя в его лицо застывшим и бессмысленным взглядом:

– Не пожалей копеечки, браток, на пропой ещё живой души. Льдину оторвало – беда! Дрейфую. До берега далеко, до людей ещё дальше. Страшно, браток, холодно, голодно. Все погибли, а я дрейфую… дай копеечку на пропой живой души…

«Голос!» – осенило Караваева. Человек говорил голосом до боли ему знакомым. Голосом, который нельзя было спутать ни с каким другим, только хрипотцы и надломленности добавилось в этот своеобразный голос. Это был голос добрейшей души человека Лёши Лысенко, его соседа по лестничной площадке, с которым он много лет был в дружеских отношениях.

«Такого и мать родная сейчас не узнала бы», – подумал он, продолжая разглядывать оборванца, пытаясь найти в этом лице хоть какое-то сходство с Алексеем Лысенко. Но единственное, что кроме голоса напоминало соседа – это крепкий, ещё не потерявший формы крепкий торс.

А мужчина топтался на месте и продолжал монотонно бормотать. Кажется, он позабыл о Караваеве, а обращался теперь к какому-то невидимому объекту за его спиной. Был он в рваной тельняшке, заправленной в красные спортивные штаны, ноги его были босы.