Hotel Rодина

Все почти с ума свихнулись, даже кто безумен был, и тогда главврач Маргулис телевизор запретил.

(из песни В. С. Высоцкого)

1.

Внизу неумолимо сияло приближающееся море отсвечивающее миллионами солнечных бликов. Приводниться Караваеву совсем не хотелось, хотя управлять парашютом было невероятно сложно (ужасно мешал чемодан), он всё же умудрился, не выпуская его из руки, приземлиться совсем рядом с морем, слегка подвернув ступню. Он разжал сведённые судорогой пальцы, бросил чемодан на песок, погасил купол парашюта и, массируя болезненно покалывающую кисть левой руки, огляделся.

Приземлился он на обжитом по виду, но почему-то пустынном пляже с кабинками для переодевания и густо разбросанными по песку деревянными лежаками. Под разноцветными зонтами на пластмассовых столах стояли бутылки, стаканы, тарелки с едой, на песке валялись пляжные шляпы, полотенца, детские панамы, очки, игрушки. Один из множества мангалов ещё слабо дымился, а на волейбольной площадке, под провисшей сеткой, ожидали игроков разноцветные мячи, у пирса покачивались белоснежные катера.

У Караваева возникло ощущение, что люди только что, скопом, спешно куда-то убежали смотреть нечто очень интересное и вот-вот вернутся, шумно усядутся за столы, начнут играть в волейбол, побегут купаться в море.

Но мысли о странной безлюдности пляжа занимали его недолго. Он с восторгом уставился на лениво накатывающееся на берег близкое море.

Нещадно палило солнце. Его расплавленный диск замер в зените, вдоль влажной береговой линии причудливо колыхалось знойное марево, истерично кричали голодные чайки, камнем падающие в море за добычей, стояла звонкая тишина.

Море! Море ласковое и бескрайнее манило, призывно нашёптывало: разбегись, оттолкнись посильнее от берега и нырни в мою голубую бездну! Плыви под водой долго, долго – сколько сможешь, после вынырни, пофыркивая радостно, ляг на спину, широко раскинув руки и ноги, полежи так улыбаясь блаженно солнцу, которое над бескрайней живой водной гладью теряет свою испепеляющую силу. Поплавай всласть, поныряй к холодному сумрачному дну за отполированными вечным движением воды камешками и ракушками; покувыркайся и попрыгай с пирса, а когда вымотаешься, замёрзнешь, а тело покроется «гусиной кожей» – выйди на берег и с наслаждением обессиленно плюхнись на горячий песок, который уже не покажется тебе раскалённым.

– Эх, мама дорогая! Красотища-то какая! – задохнувшись от восторга, выпалил Караваев и суетливо разделся, как попало, скидывая с себя одежду на песок. Он так торопился, что забыл снять с руки часы.

Оставшись в сатиновых семейных трусах с весёленьким овощным рисунком, радостно потирая руки и ускоряя бег, с криком: «Милое море, я иду-у-у к те-е-е-бе-е!», он рванул к берегу, предвкушая невыразимое наслаждение от свидания с морской прохладой. Но у самой воды «притормозил» и растерянно остановился, упёршись взглядом в объявление на здоровенном щите, установленном на пирсе, начинающееся со слова «Внимание» с тремя восклицательными знаками.

Из объявления следовало, что данный пляж является собственностью Корейско-Российского Пляжного Концерна и купание в море платное с поминутной тарификацией, а именно: 0,02 У. Е. за минуту нахождения в воде. Сообщалось так же, что прыжки с пирса платные – «солдатиком» – 0,1У.Е. за прыжок же «ласточкой», пришлось бы выложить 0.2 У. Е. Крупным шрифтом подчёркивалось, что ведётся скрытое видеонаблюдение, а нарушителям данных правил грозит штраф в 200 У. Е. Послабления в виде скидок в полтора процента предоставлялись не умеющим плавать бойцам Чапаевской дивизии и строителям Беломорканала.

На проржавелых бетонных опорах пирса, облепленных у воды водорослями и гроздьями мидий, сохранились полустёртые крупные буквы. На каждой опоре было по одной букве. Вместе они составляли надпись: «Сектор для купания пионерлагеря «Чайка» завода «Красный резинщик». Караваев машинально пересчитал количество опор, – у него с детства сохранилась чудная привычка пересчитывать одинаковые предметы. Опор было шестьдесят, букв пятьдесят четыре. Ещё раз, перечитав объявление, он повертел головой и внимательно оглядел окрестность, начиная, наконец, тревожиться от того, что в прекрасную солнечную погоду он присутствует здесь в единственном экземпляре.

Пляж простирался вдоль берега моря извилистой неширокой песчаной полосой. Метрах в ста от моря он переходил в гряду невысоких дюн, поросших редким кустарником с пожухлой от зноя листвой. По мере удаления от дюн обозначался невысокий лесок, за ним торчали верхушки редких худосочных сосен. Где-то недалеко шумела автострада и это обрадовало Караваева, подумавшего: «Местность, слава Богу, обитаемая, но людей, будто корова языком слизала. Карантин, что ли какой здесь ввели? И, ёш твою два, почему бы мне разочек и не окунуться в море, пока здесь никого нет?»