House Of Cards (СИ)

— Я тебе сказал, а ты мне губу разбил. Это грубо, хен, — Шуга улыбается, затянувшаяся ранка на губе болезненно тянет, но младший даже не морщится. Это не так уж и больно уже.

— Когда? — на выдохе вместе с серым облаком табачного дыма спрашивает Юнги. У него пальцы, что сигарету сжимают, так напрягаются, что вот-вот да сломает ее пополам. — Когда это было?

— Тебе Чимин не рассказал что ли ничего? Зачем ты тогда побежал за ним?

— Когда, Шуга? — голос у Юнги сталью отдает. Такой твердый и холодный. И Шуга мог бы напрячься, возможно, немного заволноваться, но не в этот раз. Не в этой теме, не у себя дома и не с Юнги. Не в этот раз.

— Когда я написал тебе, помнишь? — Шуга зубами сигарету зажимает и чешет предплечье, красные полосы расчерчивают татуировку, Юнги неосознанно бросает на нее взгляд. — Он перепутал нас. Думал, что я — это ты. Даже спросил, покрасил ли я волосы, — Шуга усмехается, а Юнги губы в полоску тонкую сжимает и снова затягивается. — Он имя твое стонал, так что не парься, братец. Ты ему, может быть, чуть больше нравишься. Пока.

— Чуть больше? — Юнги фыркает, на что Шуга улыбается и плечами пожимает.

— Ну, не подарил я ему тонну романтики на блюдечке и белоснежного Чичи, но неужели ты думаешь, что, если бы Чимин ничего ко мне не чувствовал, то скрывал бы от тебя, что между нами было? Он так восхитительно краснеет, когда я к нему прикасаюсь.

— Заткнись, — Юнги замирает и смотрит на Шугу так пронзительно. Но младшему вообще плевать, он не собирается так просто отступать. Не он начал этот разговор и дележку Чимина.

— Он мне нравится. Чимин нравится мне, и я не хочу отступать в сторону. Все-таки из нас двоих, я был у него первым.

— Нравится? Тебе? Да ты кроме себя не любишь никого.

Шуга замирает и смотрит брату в глаза. Звучит отвратительно. Шуга бы очень хотел разукрасить лицо брата в красные тона и синие оттенки, но почему-то продолжает сидеть и просто смотреть на него.

Чимин, наверное, так же подумал о нем. Никто не верит, что Шуга может чувствовать. Что внутри не только пустота сотканная табаком и выпивкой, что там внутри сердце есть тоже, что чувства иногда в нем появляются. И что поделать, если Чимин каким-то образом все там расковырял, а потом смылся, оставив Мина одного со всей этой фигней, что влюбленностью называется.

Этот чертов Пак Чимин, с глазами своими до умилительного милыми и улыбкой яркой, очень добрый и отзывчивый, ласковый и страстный, как же бесит он Шугу. Он его не должен был даже запомнить, он брату насолить хотел и только. А теперь встрял, и пытается выторговать парня, как торговка на рынке.

Это отвратительно и унизительно.

— Давай Чимин сам выберет, с кем он хочет быть, что скажешь?

— Это не игра. Перестань с ним как с игрушкой обращаться, Шуга. Может, уже хватит?

— А ты у нас в рыцари заделался? — Шуга бровь приподнимает, туша окурок. Горько. Так горько во рту, на языке, внутри тоже горько. У Шуги даже кровь горчит, скорее всего. Чимин игрушкой ни разу для него так и не стал. — Если ты в нем так уверен, если ты думаешь, что Чимин ничего не чувствует ко мне, то в чем дело? Я же вижу, ты не веришь ему до конца.

То, что они отлично знают друг друга, было совсем не на руку. Юнги и, правда, сомневается в Чимине. Он ведь не просто так Чимина спросил о брате в тот вечер возле клуба. Он все это время видит, какой Чимин в присутствии Шуги, как он меняется, и, возможно, это страх был в его глазах, но и странный трепет. Трепет извращенный, Чимин весь дрожит рядом с Шугой, он смотреть на него боится, от его фраз теряется, краснеет чертовски быстро.

С ним Чимин таким не бывает. Более спокойный, расслабленный — да. Нет того чувства пойманной добычи, загнанного кролика. И Юнги чувствовал, что что-то не так.

Черт возьми, даже то, что Чимин плакал во время их секса, было не от чувств. Юнги не может объяснить, он просто чувствует, что Чимин что-то скрывает. Что, может, он сам запутался в своих же чувствах.

— Не веришь, — кивает сам себе Шуга.

— Это глупо, Шуга, — тихо говорит Юнги и на брата смотрит. — Ты хочешь, чтобы он выбрал? Как?

Чимин у автомата стоит, опираясь о него рукой. Голова кружится очень сильно и пульсирует в висках, словно сосуды полопаются. Ему воды надо, чтобы выпить обезболивающее.

У Чимина бессонница. Он плохо соображает, он истощен. У него под глазами можно склад хранения устраивать. Мешки черные почти. Чимин выглядит, как мертвый, чувствует себя так же.

— Ты выглядишь ужасно, Чимин, — Хосок первый раз не улыбается. Человек жизнерадостнее и ярче солнца, не улыбается. Видимо, Чимин совсем плох.

— Голова болит, — говорит Чимин, сует купюру раза с третьего из-за дрожащих рук. Бутылка с грохотом на весь коридор падает в отсек. Хосок продолжает говорить, только когда Чимин выпивает лекарство:

— Ты не пойдешь на тренировку сегодня.

— Хен, но я…

— Мне не очень хочется кататься на машине скорой помощи, а тебя, если останешься, только на ней и заберут. Так что домой.

Чимин носом шмыгает, тянет край кофты на плечо, кивает неуверенно и губы обиженно поджимает.