i_0e02284c13ff104d

мечтательно улыбаясь. Наконец произнесла: - Всё. Сегодня уезжаю в город.

- Как, ещё два дня каникул осталось!

- Меня забирают сегодня.

Потом состоялся один из тех странных диалогов, когда Ира говорила

загадками, не имеющими отгадок, а я осторожно пытался вытянуть из неё

как можно больше информации. Это была такая игра. Мне были ясны её

правила, но одним из них было требование притворяться, что я не вижу

Ириного лукавства, потому что в противном случае она могла начать играть

во что-то другое, а мне этого очень не хотелось. Мы всегда рады

привычному (пусть и томительному) положению вещей и страшимся

неизвестности, способной принести облегчение.

Между вопросами и ответами были длинные паузы, и, если не вслушиваться в

смысл реплик, можно было подумать, что два актёра ради смеха решили

одновременно декламировать две разные пьесы. Иногда эти паузы повисали

посреди Ириной фразы, как будто она забыла текст и внимательно смотрит

на суфлёра, потерявшего нужное место в книге.

- Как я буду Олегу в глаза смотреть, не представляю.

- М-м. Не знаю. А что случилось?

- Да нет, ничего.

- А кто это Олег?

- Да так, никто… Просто раньше я ему никогда не изменяла.

- И что теперь?

- Что, что… ничего,- молчание,- придётся всё скрывать,- снова пауза,-

надеюсь, он ничего не узнает,- она надолго затихла, ожидая моего

очередного вопроса, но мне ничего не приходило в голову,- …а то ведь

он у меня каратист. Не поздоровится ни мне, ни тебе.

Я шёл с маской отрешённости, будто мне не особо интересно, что она там

говорит, но внутри что-то оборвалось. Мгновенно нашлось объяснение всем

её странностям, картам, вопросам про “это”, умудрённости в плане любви.

Каратист. Я подозревал, что ничего хорошего от сегодняшнего дня ждать не

стоит, но такого развития событий не ожидал.

Самое неприятное заключалось в том, что после этого диалога наша

дальнейшая прогулка, в общем-то, теряла смысл. По крайней мере для меня.

Но мы всё шли в направлении железной дороги, а значит, моей опушки. Ира

время от времени тяжело вздыхала и бросала отрывочные трагичные фразы

наподобие “Эх, бедный Олег, он ничего не должен узнать”.

Я чувствовал себя униженным, причём несправедливо. Мне хотелось побыть

одному, лечь лицом к стене и плакать, но я не находил в себе сил

оставить Иру и следовал за ней, как пёс, которому не нравится гулять, но

он всё плетётся за хозяином, потому что поводок слишком сильно стягивает

шею.

Ира делала вид, что не замечает моего состояния, а вернее сказать, меня.

Ей нужны были уши, чтобы не говорить самой с собой, и никакой ответной

реакции не требовалось.

Мы дошли до железной дороги, поднялись по насыпи и стали смотреть на

поляну. Начиналась оттепель, снег слегка просел и побурел. Покрытый

неприятной ломающейся от прикосновения коркой, он уже не был чистым и

ласковым. Свидетельница моего счастья, опушка стояла будто отвернувшись

от меня, не желая разделить моё горе. Я хотел было сделать фотографию, но передумал - слишком уж уныло выглядел мой пейзаж.

Я не стал брать Иру за руку, потому что был уверен - одёрнет. Мы

постояли немного, пока подъезжавшая электричка не заставила нас сойти с

насыпи, и повернули назад.

На перекрёстке рядом с домом Ира бросила: “Ну пока, дальше не ходи”. Я

был рад, что она отпустила меня, и даже не хотел смотреть ей вслед, но

вдруг, повинуясь внезапному порыву, догнал её и надел ей на шею

фотоаппарат. Боясь отказа, я сделал всё настолько стремительно, что Ира, не успев опомниться, так и осталась стоять с подарком, я же быстро

ретировался в свои ворота. Чтобы не встречаться с бабулей, я пошёл в

сарай, заперся там и долго сидел, смотря в одну точку и ёжась от

холодного, пропахшего заиндевевшим сеном воздуха.

Наконец, короткие, но насыщенные каникулы закончились. Я вернулся в

город. Я не смог бы объяснить этого словами, но ясно понимал - во мне

что-то безвозвратно изменилось. Раньше у меня был свой, обособленный от

других мир. На даче он превращался в снежное царство, в городе - в

герцогский двор. Но колеса Ириной машины, раздавившие ледяную страну, проехались не только по дворцам и замкам. Вместе с ними была разрушена

вся моя вселенная, потерявшая для меня всякий интерес. А за её пределами

я чувствовал себя ещё более ущербным, чем раньше.

Я больше не играл после школы, мои придворные пылились на шкафу. Сделав

уроки, я валялся на диване, задрав ноги на стену и глядя в потолок. Мне

было скучно. Когда мама и Боксёр бывали дома, я лежал с книгой и делал

вид, что читаю, но если и просматривал за вечер две-три страницы, то

ничего не запоминал, мысли мои носились где-то далеко.

Меня одолевала тоска. Сплин, о котором я читал в книгах. Но это был не

романтический сплин, заставлявший людей отправляться в дальние страны на

поиски приключений, а ленивое расслабленное бездействие, когда сил

хватает лишь на то, чтобы размышлять.

Я много думал об Ире. О том, что при любых раскладах мы бы не смогли

быть вместе, ведь у неё был Олег. Зачем тогда она всё это затеяла? Было

бы глупо предполагать, что её посетила неожиданная любовь - очевидно, что никто не может полюбить такого зануду, как я. Ей просто было одиноко