i 1495e07c15fb5d3e

  Онемев, первенец покойной великой княгини замер в легком ступоре. А бывший ближник и духовный наставник царя негромким голосом поведал, как травил царевну и ее мать. Не для того, чтобы они умерли, совсем нет! А для того, чтобы придать своим словам и увещеваниям должную весомость. Ведь одно дело просто стращать молодого правителя божией карой - и совсем другое, когда не прислушивающийся к мудрым советам Иоанн Васильевич получает зримое подтверждение своих ошибок и греховности.

  - Государь...

  Попытавшийся вмешаться в невольную исповедь, настоятель Варлаам наткнулся на взгляд государя-наследника и тут же отступил.

  - Говори дальше!..

  Первая смерть случилась из-за усердия мамок-нянек, ухаживающих за царской дочкой - они так бдили, что не было никакой возможности подливать яд мелкими дозами. А когда случай все же представился, то из-за отсутствия должного опыта количество мышьяка оказалось слишком большим для десятимесячной крохи...

  "Еще один жадный до власти фанатик!..".

  Вторая смерть тоже вышла случайной. Хотя царский наставник Сильвестр и помогающий ему во всем князь Курлятьев-Оболенский уже и приноровились в обращении с отравой, но истощенный частыми родами организм царицы Анастасии попросту не выдержал регулярных "угощений". Свою роль сыграли и болезнь старшего сына, постоянные недомогания и нервное потрясение от большого московского пожара - все это наложилось на действие яда и до срока оборвало жизнь молодой еще женщины.

  - Принести все для письма. Быстро!!!

  Глаза отчего-то щипало, а грудь ощутимо жгло. Ненависть?.. Нет, всего лишь горечь от нежданной потери и печаль по несбывшемуся.

  "У меня могла бы быть старшая сестра".

  Два стража черной сотни поднесли ему большую плоскую шкатулку с гладкой крышкой, обтянутой плотным зеленым сукном. Звякнула крышкой встроенная чернильница, шелестнул на зимнем ветру веленевый пергамент - а затем по его выглаженной поверхности побежало золотое перо, выводя темно-синюю вязь новой скорописи.

  - Теперь ему. Сильвестр, опиши все, что ты...

  "Не так".

  Передумав держать столь ценного свидетеля на морозе, Дмитрий распорядился отправить его в тепло, и создать все условия для подробной письменной исповеди - сам же вернулся в храм преподобного Сергия Радонежского в поисках тишины и одиночества. Увы, но во все времена эти вещи для правителей были редкой роскошью, поэтому всего через полчаса уединение младшего государя Московии было безвозвратно нарушено:

  - Что, отче? Скажешь, "Не суди, да не судим будешь?"

  Старец Зосима, промолчавший всю "беседу", подошел к юноше и мягким жестом вытер след от одинокой слезы.

  - Бог ему судия, Митрий. И тебе тоже. Не рви себе душу прошлым, живи днем нынешним и грядущим.

  Ткнувшись лбом в высушенную временем ладонь, царевич глухо признался:

  - Кто бы знал, чего мне стоило удержать батюшку от большой крови! Уговорить его не мстить огульно всем, кого подозревал. Исподволь смягчить его сердце, чтобы не рубил он головы опальным князьям-боярам, только и могущим что постоянно местничать да склочничать. Отец ведь сразу понял, что матушку отравили!.. Говорил мне, что предают его даже ближники, и что опереться толком и не на кого. Все правдой оказалось...

  - Государь.

  Отстранившись от Зосимы, наследник престола надел маску ледяного высокомерия, и только после этого обернулся к сотнику черной стражи. Кинул мимолетный взгляд на свиток в его руках, шевельнул соболиной бровью в немом вопросе "Читал?" - и получил такой же незаметный ответ "Как можно?!? И сам не заглядывал, и за другими проследил!..". Одобрительно качнув головой, младший государь Русского царства принял и развернул порядком исписанный пергамент.

  "Полюбопытствуем, что там Сильвестр накарябал. Так. И это не забыл? Хорошо".

  Увидев, как руки в шелковых перчатках скручивают телячью кожу в тугой рулончик, сотник тут же снял с пояса тул для царских посланий. Вслед за ним пояс полегчал на бронзовую сургучницу, в чашечке которой незамедлительно устроился кусочек ярко-алого сургуча. Полминуты разогрева на огоньке большой свечи (старец Зосима предпочел это "не заметить"), затем жидкую массу вылили в специальное углубление на футляре и ненадолго прижали холодным золотом большого перстня-печатки - оставив на застывшем сургуче четкий оттиск Феникса.

  "Адашева посылать нельзя, батюшка может припомнить грехи его покойного дяди. Скопин-Шуйский тоже не подходит. Бутурлин?".

  - Мстиславского ко мне.

  Вручив мемуары инока Спиридона появившемуся княжичу, его хмурый господин повелел как можно быстрее доставить великому государю "радостную весть".

  - Петр Лукич, отряди-ка ты с Федькой десяток воев.

  Жилистый боярин прямо не сходя со своего места организовал охрану-сопровождение ближнику молодого государя - всего-то парой жестов и дюжиной слов.

  - Старицкого ко мне.

  Едва заметно кивнув троюродному брату, Дмитрий тихо приказал:

  - Поручаю тебе доставить великого изменщика и подлого детоубийцу Спирьку в Москву, дабы мог он держать ответ за деяния свои перед батюшкой и митрополитом Филиппом.

  - Государь, позволь спросить? Больно квелый этот монашек...