i 77717a20ea2cf885

  - Я не хочу дальнейшего развития наших с Васютой отношений, - чётко отбарабаниваю. Как на школьном уроке, полным ответом. - Мне это не нужно. Через несколько дней меня здесь не будет, я не вернусь... - Судорожно сглатываю и нахожу в себе силы завершить: - ...при любом исходе Финала. Расставание - это больно, вы, должно быть, сами знаете. И если я позволю себе увлечься, то слишком много боли причиню и себе, и Васюте. Я же вижу, какой он: если прикипит, то намертво.

  - Вы не хотите делать больно ему? - уточняет сэр Майкл.

  - Ну конечно, - я закипаю.

  - А себе?

  - Причём здесь я? Я - сильная. Справлюсь.

  -Не сомневаюсь. А предыдущие блокировки - тоже оборванные отношения? Связаны с мужчинами, которых вы пожалели?

  - Сдались вам эти мужчины! - возмущаюсь шёпотом. Повышать голос не хочется, улица довольно людная. - Не нужны они мне! - И, чтобы избежать дальнейших вопросов, признаюсь, скрепя сердце: - Ну да. Я же не обсевок какой-нибудь в поле, были у меня... увлечения. Вот только пустые все. Отчима дочкам приводить не хотелось, иной раз лучше без отца, чем с чужим человеком, а такого, чтобы нам всем ко двору пришёлся, не встретила. Вот не встретила и всё тут.

  - Допустим. Хотя при безболезненном расставании блоков, подобных вашим, не ставят. А отца ваших детей вы тоже жалели? За что, хотел бы я знать?

  - Нет, - У меня вдруг пересыхает горло. И отвечать не хочется, но почему-то не могу я увиливать. - Не жалела. Просто забыла. Я была слишком зла на него. Я сказала себе, что ни он, никто другой больше не заставят меня плакать. Это был даже не блок, это... Я просто отсекла ту часть жизни.

  Я вижу в глазах паладина не праздное любопытство, а искреннее сострадание. И только потому до сих пор не свернула разговор на болезненную тему. А может, мне просто нужно выговориться, потому что слишком уж долго сдерживала я в себе эту боль, под семью навешанными на сердечную мышцу замками.

  Рыжий лабрадор хмуро притормаживает. Демонстративно обойдя Василька, переходит на мою сторону, тем самым показывая неодобрение.

  - Простите, Аркадий. Иоанна, прошу извинить, что бережу ваши раны, но это необходимо. Считайте это профессиональным долгом. Я пытаюсь донести до вас мысль, что ваш многократно усиленный энергетический блок опасен. Да, поначалу он себя оправдывает, заглушает горечь от потерь, но надолго ли? Вынужден задать ещё один вопрос: если прямо сейчас я попрошу вспомнить человека, заставившего вас впервые применить этот ваш так называемый психологический трюк, сможете ли вы сделать это без обиды и сожаления?

  Я упрямо сжимаю губы. Сэр Майкл качает головой.

  - Не лгите хотя бы себе, Иоанна. Вам по-прежнему больно.

  Если бы он знал, как! И охота ему меня так растравливать?..

  - Больно, - печально повторяет он. - Не смотря ни на что. Может статься, что в ближайшем будущем вам понадобятся все внутренние резервы, но они, увы, пока что блокированы. Вы будете развиваться, это неизбежно в нашем мире, расти, как маг или воин определённой специализации, но в вашем развитии пойдёт перекос - опять-таки, из-за сбитого энергопотока. Последствия могут быть фатальными. Иоанна, дорогая, снимите блоки, найдите в себе силы простить и своих обидчиков, и, главное, себя, и вам самой станет легче.

  Мне нечего ему ответить. Я упорно рассматриваю стелящуюся под копыта Лютика мостовую с редкими травинками меж булыжников. Нора, притихнув, трусит рядом и исподлобья на меня поглядывает: ничего не случилось? Чует, что у хозяйки кошки на душе скребут.

  А та самая сердечная мышца, предмет обсуждения, вдруг начинает активно ныть и взывать к состраданию. Потому что очень уж ей хочется, чтобы, наконец, посочувствовали, пожалели... Обеспокоенно глянув на меня, сэр Майкл наклоняется с высоты Василька и кладёт руку мне под левую лопатку. От его ладони исходит успокаивающий жар.

  - Простите, дорогая. Не нужно было затевать этот разговор. Простите.

  Может, вы и правы, дорогой сэр, и надо бы последовать вашему совету, но... Сказали бы вы ещё заодно, как их снимать, эти блоки? К тому же, дело сделано, замки заперты, ключи выброшены, и возвращаться к ним - опять себя мучить.

  Помолчав немного, мой спутник продолжает:

  - Знаете, Иоанна, мне ведь по долгу службы приходилось бывать и на полях сражений, и в госпиталях, и я повидал немало страданий, несравнимых с сердечной болью. Душевную муку можно облегчить молитвой или работой, но от собственного тела не убежишь. Мы, паладины, хорошие целители, но далеко не всесильны; горше всего чувствовать собственное бессилие, когда на твоих глазах навсегда уходит близкий человек, уходит тяжело, в муках. По сравнению с этим...

  Вы правы, дорогой сэр.

  Мой отец уходил таким образом бесконечных четыре месяца. Тяжело и в муках.