i a26b1ab068339035

   Нестарая еще баба, широкоскулая и большеротая, суетливо подскочила с квадратным куском домотканой материи.

   - Хлопчик, - прошептала благоговейно, чуть огубляя звук "л".

   И вот уже новорожденный укутан в теплую пеленку и приложен к груди новоиспеченной мамаши. Костер будто сам собой стал затухать, и вдруг стало заметно, что каменный идол светится неярким пульсирующим светом, напоминая ритмом биение огромного сердца. "Триславна будь, матушка..." - шептали бабы, по очереди подходя к статуе и совершая глубокий поясной поклон. Мне многое стало понятно. Так вот ты какая, Макошь - прародительница мира! Да за одно подозрение в идолопоклонстве - кандалы и острог, а потом на дыбе будешь доказывать вещунам Трехликого, что "я де не я и лошадь не моя..." Эх, бабуля, во что ты ввязалась? Глаза идола, волшебно глубокие, смотрели на меня с нежностью и легким упреком. "Пряха нити прядет, в клубок сматывает, не обычные нити - чудесные. Из тех нитей сплетается наша судьба - от завязки рождения и до конца, до последней развязки, до смерти..." - слова приходили ниоткуда и слетали с моих губ, будто желтые листья с обессиленных веток дерева..

   - Ну чего пялишься, как баран на новые ворота, - растормошила меня родственница. - Думала, меня можно каким-то поганым гребешком с разума свесть?

   Бабушка стояла подбоченясь и злобно зыркала в мою сторону, только что не шипела рассерженной кошкой. Я лишь хватала ртом воздух и вытирала рукавом соленые дорожки слез. А Яга между тем входила в раж:

   - Думала, заколдую дуру старую и сама дельце проверну. Ан нет, провертелка еще не отросла! Ты против кого пошла, соплячка?!

   - Я думала, ты ребеночка погубить хочешь, - рыдала я в голос.

   - Ну все, все... Не убивайся так, - леший появился как всегда ниоткуда и ласково гладил мои плечи. - Я ж говорил, Яга - женщина справедливая, не могла она на смертоубийство пойти.

   - А ты чего, шишка еловая, девку сюда допустил? - накинулась бабушка на новый объект. - Было договорено, что морочить будешь, пока обряд не проведем.

   - Да нешто внучку твою заморочишь, она все мои хитрости как осенний ледок - с наскоку бьет. А вот огневичок ейный до сих пор круги мотает.

   - Ну хоть что-то... С паршивой-то овцы хоть шерсти клок, - начала остывать бабуля; было видно, что слова лешего ей приятны. - А с дружком новым я после разберусь, да так, что не обрадуется.

   Тут уж я разозлилась:

   - К чему было весь этот балаган с потерей памяти разводить?

   - А чтоб неповадно... чтобы впредь... - разноцветные бабушкины глазки воровато забегали. - Теперь семь раз подумаешь, прежде чем незнакомую волшбу городить.

   Вот уж припечатала, так припечатала! Больше всего мне хотелось орать, ругаться нехорошими словами и бить посуду. Я глубоко вздохнула, набирая воздуха для забористой тирады.

   - Варвара, а чего нас с внучкой не знакомишь? - подошла давешняя баба с широким улыбчивым ртом.

   Да уж, рутенский говор давался ей непросто. А из-под рогатой кички на плечи сбегали тонко плетеные светлые косицы. Новая знакомица была ледзянкой. Яга подняла руку в жесте отрицания:

   - Погоди, Данута, сейчас ребенка в дорогу снарядим и толковище устроим.

   - А мать-то?.. - тоненькие бровки вопросительно изогнулись.

   - Матери он без надобности, - отрезала бабуля. - А в скиту его выучат, вырастят и будет у Пряхи еще один волхв.

   Так значит, бабушка с самого начала не планировала убивать младенца? Я припоминала формулировки ведьминого договора. Матрене было обещано, что ее "от горя избавят". Только и всего, остальные ужасы я сама придумала. Ох-ох-онюшки! Наказать себя, что ли? В угол на горох, или вообще розгами по мягкому месту. Представив, под каким углом мне придется извернуться, чтоб это осуществить, я прыснула. Леший пошевелил ушами. А он-то чего как приколоченный тут стоит? Ни полюбовница, ни ребятенок ему уже не интересны? Я оглянулась на камень. Матрена все так же держала младенца у груди. А ведьмы-то хороши - скит у них, общество какое-то сестринское... А бабушка-то - за столько лет ни намека, ни словечка... Тьфу, да что мне за чушь в голову лезет, когда тут такие дела творятся? Я сделала большой шаг вперед и звонко щелкнула лешего по лбу. В кусты бесконечно плавным прыжком сиганул уже слегка поседевший от страха перед приближающимися холодами заяц.

   - Бабуль, лесовик Матрену увел, - сказала я, перебирая ворох палых листьев на том месте, где всем виделась роженица.

   Яга встрепенулась, повела головой из стороны в сторону, будто прислушиваясь, и закричала:

   - Найти!

   Остальные жрицы кинулись с поляны, как свора охотничьих собак, послушных слову хозяина.

   - Ну ничего... Приведут их сестры, - бормотала бабушка, обессилено опускаясь на землю возле почти остывшего кострища.

   Скупой пасс руками, и вот уже веселые язычки пламени разгоняют ночной сумрак.

   - Как же они лешего поймают в его-то владениях? - присела я рядышком.

   - Это, девонька, еще неизвестно, чьи тут угодья...

   - Одного не понимаю, - поворошила я угольки длиной веткой, - чего ты не разрешила ему ребеночка оставить? И зачем обряд нужен был? Разродилась бы баба тихонько, а там бы уж решали.