И ад следовал за ним

Молчи, Алекс, молчи, неблагодарный! Разве ты не помнишь, кто вытянул тебя за уши из самого темного закоулка человеческого тела, когда Римма, хва­тив лишнего на одном банкете, вдруг рассказала издевательский анекдот о Самом–Самом? Люди были все свои, из Монастыря, и хохотали, естественно, искренне, а через неделю Алекса вызвали в Кадры и попросили изложить зло­намеренный анекдот, что я сделать не смог, ибо по пьянке все забыл. При­шлось сочинить слезливое объяснение, которое по своим таинственным каналам уплыло наверх, а потом попало к Мане, который раздраженно написал резолю­цию Челюсти: «Пр. разобр. и дол.»[70]. Лукавый заместитель нахмурил лоб и бросил секретарше: «Вызовите эту болтушку, уж я ее взгрею!» — Челюсть знал длин­ные языки своих секретарш, и уже на следующее утро по Монастырю гуляла весть, что навис топор над Алексом и ждет его Лобное место за недержание су­пруги — во всех кельях царило радостное ожидание.

И Челюсть принял Римму у себя в кабинете, угостил кофе, поговорил о по­следних театральных премьерах (в театрах он не бывал, но следил за рецензи­ями), ни словом не обмолвился о злосчастном анекдоте и отпустил с Богом домой.

После беседы Челюсть написал чуть пониже резолюции Мани целый от­чет, из которого следовало, что он прочистил Римме мозги, приказал держать язык за зубами, принял ее покаяние и пригрозил в случае рецидива прибег­нуть к самым крайним мерам. Бумага вернулась к Мане, обожавшему точное и решительное выполнение своих указаний, который и закрыл весь этот мировой скандал одной закорючкой красного карандаша.

Челюсть показал себя молодцом и истинным другом — ведь мог и сдрей­фить, и полетел бы тогда растерзанный Алекс вместе с чадами и домочадцами на периферию, гонял бы там диссидентских ворон.

И я прощал его, и выпускал из гарема, и перетасовывал колоду с картами, назначая на должность Главного Евнуха Бритую Голову, а на место султана — Самого, а Мане передавал функции Главного Банщика.

Вот тут и начинались катавасия и византийские интриги вокруг Самого, битва между Бритой Головой и Маней за его расположение и любовь. Сража­лись не на живот, а насмерть, заискивали, угодничали, дрались из–за веника, дабы похлестать Самого по спине, подводили девок, отталкивая друг друга лок­тями.

И вдруг явление Христа народу: входил Самый–Самый, распушив брови, и тут же возникал новый баланс сил,— ведь Бритая Голова доводился родствен­ником Самому–Самому и выпивал с ним в интимной обстановке, куда непью­щему и интеллектуальному Самому пути были заказаны. Тут уж Маня бледнел и прятался в простынях, Сам хватал веник и норовил похлестать по спине Самого–Самого, а Бритая Голова сталкивал Самого с полка и подсаживал на место султана Самого–Самого, подставив под короткие ножки шайку…

Я протопал босиком в ванную («опять пыль собираешь!» — сказала бы Римма) и начал священнодействовать над своей физиономией, украшенной про­ницательными, умными глазами и курносым неподозрительным носом, увы, не принадлежащим к предметам моей мужской гордости.

Побрившись и натерев себя «Фаберже» («частица черта в нас заключена подчас!»), я вернулся в комнату, где Кэти уже приступила к зарядке (стартовала она обычно уже в постели, лежа на спине и крутя ногами, как на велосипеде) и счастливо улыбалась в мечтах о предстоящей семейной жизни.

О помолвках я имел самое смутное представление (не каждый же год вязал себя грешник Алекс брачными узами!) и раскрыл энциклопедию «Британника»: «В Великобритании еще сохраняется обычай помолвки, хотя многие молодые люди обходятся без этого. Как правило, помолвка объявляется после согласия девушки на брак. Правила этикета диктуют, чтобы родители девушки первыми услышали новость, на практике, однако, об этом первыми узнают друзья, а не родители».

Далее о кольце, которое девица надевает на третий палец левой руки, и мудрый совет, что вместо бриллианта можно купить викторианский камень це­ною лишь в несколько фунтов.

Бриллиантовое кольцо уже было заготовлено (куплено давно, согласно (!) санкции Центра на закрепление отношений с «Региной»), а почтенный родитель давно махнул на нас рукой и в последнее время даже не звонил по телефону.

С облегчением я прочитал: «В большинстве случа­ев помолвка сводится лишь к объявлению о ней родителям, друзьям и знакомым, некоторые устраи­вают по этому поводу банкет, а состоятельные люди помещают объявления в газетах».

Кэти отработала свои изнурительные упражнения, мы быстро позавтракали и на безотказной «газели» помчались в сторону Брайтона.

Меня совершенно не прельщала прогулка на яхте — полезно было соб­ственными глазами изучить ресторан «Морской орел», вдруг он на ремонте — сел же я в лужу однажды, когда по старой памяти наметил агенту рандеву в пабе, который, как оказалось, сгорел полгода тому назад.