И ангелы поют

— Я подумаю над этим, Эдди. А ты подумай, как усовершенствовать способ, заставляющий людей оставлять тебя в покое и держаться на расстоянии. Хорошо? Тогда пока.

Он стоял на крыльце, глубоко вдыхая мягкий воздух; может быть попозже выглянет и солнце. Отмытый дождём мир пахнул свежестью. Других домов не было видно. Он позволял кустам и деревьям расти свободно, заслоняя всё вокруг. Как будто я последний человек на земле, внезапно подумал он. Густые заросли отражали даже шум маленького городка. Если напряжённо вслушиваться, можно услышать шум машин, но ни голоса, ни чью-то музыку, которую он обычно не выносил, ни чьи-то возгласы и смех.

А Мэри Бет никогда не была уродиной, подумал он. Она неплохо смотрится даже сейчас, в среднем возрасте, а в молодости, должно быть, была чуть ли не красавицей. Кстати, подумал он, если кто-нибудь станет её дразнить или обзывать, она просто прибьёт такого. Это будет её манера. А я нашёл свою манеру, добавил он, затем порывисто повернулся, вошёл в дом и запер за собой дверь.

Он принёс в спальню стул из кухни и уселся рядом с кроватью. Девушка снова начала дрожать. ОН протянул руку, чтобы поплотнее подоткнуть под неё одеяла, но вдруг замер и всмотрелся. Чёрная мантия уже не так плотно укутывала её голову. Теперь он был уверен, что она переместилась назад. Щёки стали более открытыми. Он медленно стянул одеяла и перевернул её. Мантия съёжилась, покрылась складками в тех местах, где раньше была натянута. Она резко среагировала на обнажённость и содрогалась долгими спазматическими приступами.

— Да кто же ты, чёрт возьми? — прошептал он. — Что с тобой происходит?

Он сильно протёр глаза и уселся, разглядывая её с нахмуренным лицом.

— Ты ведь знаешь, что с тобой будет, верно? Тебя увезут куда-нибудь, начнут изучать, попробуют заставить говорить, если ты умеешь, узнать откуда ты, чего хочешь, где остальные… Они могут причинить тебе вред. Даже убить.

Он снова вспомнил золотистые лужицы её глаз, прикосновение её кожи — шёлка, натянутого на что-то твёрдое, хрупкость её тела, лёгкость, с которой он её нёс.

— Что нужно тебе здесь? — прошептал он. — Откуда ты?

Несколько минут он молча её разглядывал, потом встал, отыскал в шкафу сухие ботинки и обулся. Надел фланелевую рубашку, очень тёплую, затем обернул спящую девушку одеялом, перенёс в машину и уложил на заднее сиденье. Вернулся в дом за вторым одеялом и набросил его сверху.

Он поехал вверх по своей улице, избегая города и направляясь к окраинной дороге, ведущей всё выше и выше в горы. Домик Стюарта Уинкля, подумал он. Уинкль предлагал ему пользоваться им в любое время. Он ехал осторожно, медленно проходя повороты, стараясь не болтать её на заднем сиденье. Он съехал с шоссе на грунтовую дорогу, вокруг него теснее сомкнулся лес. Время от времени виднелся океан, потом он опять свернул и опять потерял океан из виду. Дорога взбиралась на крутой горный склон, вверх, всё время вверх; других машин на ней не было. Лесорубы больше здесь не работали, теперь это была территория, принадлежащая штату, неприкосновенная, по крайней мере сейчас. Он остановился в одном из тех мест, откуда был виден океан, и некоторое время смотрел на вечно катящиеся волны, неизменные и непостижимые. Потом поехал дальше. Домик находился высоко в горах. Здесь, на верхотуре, деревья росли мощные, неохватные и молчаливые, в густой тени под их кронами пробивался невысокий подлесок. Домик был из грубых досок мамонтова дерева, обогревался дровяной печью, ни водопровода, ни электричества. Были в нём керосин для лампы, множество сухих дров под навесом и полная кладовка еды, которой Стюарт Уинкль велел распоряжаться по собственному усмотрению. В единственной спальне стояли две двойные кровати, а в жилой комнате — диванчик, который тоже раскладывался в постель для двоих. Кроме двух комнат в домике была лишь кухня.

Он внёс девушку внутрь и уложил на одну из кроватей; она была полностью закутана в одеяла и походила на кокон. Он торопливо растопил печь и принёс солидный запас дров. Она совсем как тепличная орхидея, подумал он, ей нужно много тепла. Когда домик начал прогреваться, он скинул верхнюю одежду и лёг рядом с ней, так, как он это делал раньше, и как и раньше, она прильнула к его телу, растеклась по нему, впитывая его тепло. Время от времени он дремал, а в промежутках тихо лежал, вспоминая своё детство, жару, что обволакивала Индиану, подобно осязаемому покрывалу, смерчи, прилетавшие иногда — смертоносные воронки, высасывающие жизнь и крушащие всё вокруг. Он дремал, видел сны и просыпался, и продолжал видеть сны наяву.