И аз воздам

Образы уходить не желали, и теперь видение живой пульсирующей паутины сплеталось с неясным призраком в окружении каменных надгробий – человеком в инквизиторском фельдроке и с его, Курта, лицом, давя мыслью о том, что предостережение судьбы пропало втуне и его темная половина так и осталась непобежденной. «Dominus pascit me»… Морок таял, угасал, и в темноте там и тут вспыхивали яркие точки углей, слышался треск не остывших еще камня и дерева, и виделось тело на полу – изуродованное, изломанное болью и пламенем, с чужим, но таким узнаваемым лицом и подспудной мыслью «не верю»…

Утро ударило в лицо внезапно – остатков ночи вкупе с навеянными ею видениями и мыслями будто и не было, будто лишь на миг прикрыл веки, а открыв глаза снова, увидел уже ранний утренний сумрак. Но привычной предрассветной тишины не было: в уши долбил оглушительный грохот – кто-то колотил в дверь, судя по всему, кулаком и ногой разом, под неумолчную громкую ругань. Бранились двое – владелец «Ножки» увещевал раннего посетителя удалиться, срываясь с просьб на угрозы, но пуще грохота в старые толстые доски его заглушал другой голос, злой, громкий и напряженный, как тетива.

Проснувшаяся Нессель испуганно подскочила и растерянно заозиралась, когда Курт подхватился с постели и кинулся к двери, на ходу влезая в штаны и позабыв о кинжале под подушкой, – тот, чей голос слал сейчас хозяина трактира в дальние просторы потустороннего мира, вряд ли явился сюда с целью покушения. И вряд ли Ян Ван Ален стал бы поднимать такой шум по пустякам в столь ранний час.

– Что? – коротко спросил Курт, распахнув дверь, и перебранка смолкла, будто неведомый чародей бросил в окружающий мир заклятье, глушащее любой звук.

– Майстер инквизитор, простите, я не… – смятенно начал хозяин и запнулся, когда охотник рявкнул:

– Заткнись! Одевайся, – продолжил он, обращаясь уже к Курту. – В Бамберге самосуд.

– Зараза… – пробормотал он ожесточенно; развернувшись, кинулся к постели и, спешно втискиваясь в сапоги, потребовал: – Подробности!

– Я был у Франциски ночью, – отрывисто пояснил охотник, войдя в комнату и захлопнув дверь перед самым носом возмущенного хозяина; притихшей Нессель в ворохе одеял он сдержанно кивнул, тут же отвернувшись, и продолжил: – Возвращался затемно, но уже под утро. Встретил небольшую толпу – человек десять. С факелами, ножами и крестами. На разговоры, сам понимаешь, тратить время было не с руки, но что успел выяснить: кто-то обвинил во вчерашней грозе какую-то деваху, объявив колдуньей и вменив ей убийство инквизитора. Я не могу вмешаться, меня не послушают, меня там растерзают просто. Ты инквизитор, ты сможешь и должен это остановить!

– Где? – так же коротко уточнил Курт.

– Ее поволокли к ратуше, на мост, – проверять на ведьмовство.

– Как?.. – растерянно и чуть слышно уточнила Нессель, и Курт отозвался, торопливо влезая в рукава рубашки:

– Плаваньем. Свяжут по рукам и ногам и бросят в воду. Не утонет – невиновна.

– Но она утонет!

– Само собой, – зло бросил он, подхватил пояс с оружием, оставив фельдрок и перчатки лежать на табурете, и развернулся к Ван Алену, твердо потребовав: – Пригляди за Готтер. Не оставляй ее одну ни на минуту, нигде, никак, ни под каким предлогом, не доверяй ее больше никому. Ты понял, Ян?

Охотник на мгновение застыл, метнув искоса взгляд на испуганную ведьму, и кивнул:

– Понял.

– Никому – значит никому, – повторил Курт настойчиво, отступая к двери. – Ни брату, ни ангелу, ни самому Господу Богу. Только сам.

– Я понял, – повторил Ван Ален, – глаз не спущу. Двигай.

Он кивнул, молча развернувшись, вылетел в коридор и бросился вниз, прыгая через ступеньки, на выходе из трактира едва не сбив с ног владельца, замешкавшегося на пути с явным намерением получить от майстера инквизитора объяснения столь странным визитам в приличное заведение.

По улице, окутанной легким туманом, Курт понесся бегом. После вчерашнего ливня утоптанная земля под ногами стала похожа на покрытый тиной прибрежный камень, и под подошвами скользила жидкая грязь, не давая бежать в полную силу. Улицы были безлюдны и тихи, хотя обыкновенно в любом городе в такой час уже просыпаются хозяйки и лавочники, уже кое-где раскрываются ставни; сейчас же навстречу не попалось ни одного человека, ни из одного окна не выглянуло ни одного лица, не слышно было ни единого звука – ни стука двери, ни чьего-то голоса. Курт бежал по пустынным улицам, пытаясь не рухнуть в грязь, молясь о том, чтобы успеть, и надеясь, что охотник все понял верно, и сейчас он не тратит время впустую, не несется стремглав туда, где ничего не происходит, в то время как где-то на другом конце Бамберга совершается убийство…