И аз воздам

– Надеюсь, – кивнул Курт, подчеркнуто учтиво кивнув присутствующим, и направился к выходу, потянув Нессель за собою.

Глава 22

По его внутреннему ощущению прошло часа два с половиной; солнце за окном уже заметно скатилось к горизонту, падающий из проема свет приобрел какой-то неестественный рдяный оттенок, словно проем был забран сплошным красным стеклом, и оттого лицо спящей Нессель казалось воспаленным и больным. Ведьма лежала на боку на узкой скамье, вытянув ноги и подложив ладони под голову, и на довольно громкое, хрусткое шуршание старых страниц под пальцами Курта не реагировала.

Когда канцлер Хопп, выдав ему всю требуемую документацию, удалился, Нессель сначала сидела в ожидании у той же стены, потом бродила по комнате, рассматривая книги, оклады, чернильницы, выглядывая в окно и снова начиная наворачивать круги по небольшой комнатушке, потом опять уселась на скамью, потом прилегла и, наконец, уснула. Заглянувший спустя час канцлер молча бросил взгляд на спящую, на майстера инквизитора, погруженного в чтение, вздохнул и так же безмолвно удалился снова – наверняка докладывать господам ратманам о текущей обстановке и гадать вместе с ними, что же могло понадобиться этому докучливому настырному сукину сыну.

Настырный сукин сын переворачивал хрустящие листы клятвенных книг и разрозненных записей хроник, мысленно ругая прежних канцлеров и самодеятельных хронистов за сумбурность и косноязычность, а также за привычку дописывать данные о событиях, произошедших прежде тех, что были описаны на предыдущих страницах, а также порой гнать сплошной текст, не разделяя его ни пустотами, ни отчерками…

Нессель проснулась, когда Курт в сердцах хлопнул обложкой просмотренной книги, закрыв ее; открыв глаза, ведьма несколько мгновений смотрела перед собою, словно не понимая, где находится, потом перевела взгляд за окно, на солнце, заливающее комнату алым, и, наконец, села, подавляя зевок.

– Я уснула, – пробормотала она чуть растерянно; Курт натянуто улыбнулся:

– Вот и хорошо, хоть немного отдохнула.

– А у тебя какие успехи? – кивнув на заваленный документами стол, поинтересовалась Нессель, и его без того натужная улыбка превратилась в унылую гримасу.

– Никаких. Вообще. Об этой скульптуре нет ни слова – ни в клятвенных книгах, ни в хрониках, ни в канцлерской бюджетной документации, вообще нигде. Просто однажды Всадник начинает упоминаться как уже стоящий в соборе – и всё.

– А этого не должно быть? – осторожно уточнила Нессель; Курт вздохнул, потирая ладонями глаза, и медленно качнул головой:

– Нет. Скульптура – это ведь не медный подсвечник… Если нечто подобное мастерится по договору с самим собором – об этом, как правило, становится известно задолго до водружения статуи. Ходят разговоры, ближе к концу работы – особенно. Если же мастер не местный и работает не в городе – сам факт доставки статуи был бы событием, которое не могло не отразиться в хронике. Это дорогая, необычная и de facto уникальная штука. Но ничего подобного здесь нет. Если скульптура была где-то выполнена тайно (по любой причине – скажем, мастер до конца не был уверен, что у него получится) и потом подарена собору – тем паче где-то должно быть об этом сказано, должно быть имя мастера или хотя бы дарителя. Даритель явно не может быть простым горожанином – слишком это дорогое удовольствие, а стало быть, им был кто-то из состоятельных и известных людей. А такие люди, Готтер, не упускают возможности раздуть подобные дела до уровня спасения Гроба Господня, а себя прославить как благочестивейшего из благочестивых.

– А вдруг это был действительно благочестивый человек? – не особенно пытаясь скрыть скепсис, предположила ведьма. – И он правда не хотел, чтобы его прославляли за его поступок?

– Хронистов это мало волнует, – хмыкнул Курт, складывая листы и книги в стопки. – Все равно запись была бы, разве что с припиской «господин такой-то в скромности своей не пожелал…» – и множество похвал его истинно христианскому смирению и прочим добродетелям.

– А может, страницы с этими записями просто вырвали почему-то? Например, даритель оказался потом каким-нибудь буйным пьяницей или убийцей, и вообще недостойным человеком, и бамбержцам стало неприятно связывать его имя и такую реликвию.

– Нет, удаленных страниц нет, я бы это заметил.

– Так… что это всё значит? Почему нет записей?

– Ни малейшего представления, – вздохнул он, вставая, и Нессель поднялась тоже, расправляя примявшееся платье. – Никогда не имел дела с подобным, не знаю, что и предположить… Но, откровенно говоря, меня это настораживает. Если сложить отсутствие каких-либо сведений о Всаднике в архивах Бамберга, увиденную тобою сеть и все странности, творящиеся в городе, – получается нечто непонятное, но точно неприятное… Идем.

– Куда теперь? – спросила Нессель, когда, покинув комнату, они вышли в коридор и направились к лестнице; Курт кивнул в сторону: