И аз воздам (СИ)

— Вот об этом нам и стоит поговорить, — оборвал Курт, не дав хозяину крепости закончить. — Убитая вызвала (если так можно выразиться в данном случае) кипящий шторм над мостом у ратуши, тем самым покарав своих убийц. Все верно. Но ваш вестник не знал или не увидел одного: я был там. Не у ратуши, а прямо в реке, в самом центре кипящего Регнитца: я пытался отыскать девочку и вытащить на берег. И, как видите, остался невредим; что, полагаю, должно пресечь в корне любые попытки приписать ей дьявольский договор, темное ведьмовство или любые другие мерзости, порочащие ее память доброй христианки.

Фон Киппенбергер несколько мгновений сидел молча, косясь на молчаливую ведьму в углу, потом бросил взгляд в окно, на уже совершенно разрумянившееся солнце, и, наконец, медленно кивнул:

— Вам видней, майстер Гессе. Что? — уточнил епископ с едва уловимой усмешкой, когда Курт удивленно шевельнул бровью. — Вы ждали, что я встану в позу и начну вам перечить? Что стану грозить или меряться с вами чинами?

— Откровенно говоря, да, — согласился он. — Все же я вторгаюсь в вашу епархию. Ad verbum[65].

— Искать ересь, выявлять ведьм, раскрывать чародеев и сражаться с ликантропами или иными сатанинскими тварями — епархия никак не моя, — невесело улыбнулся фон Киппенбергер и продолжил уже серьезно: — Я рад, что мне не придется вмешиваться, майстер Гессе, прямо вам скажу. Я, как вы сами видите, несколько нездоров, а посему не могу ни присутствовать на месте, ни…

— Простите, если покажусь грубым, — заметил Курт, даже не пытаясь скрыть недовольства, — однако повторюсь: не кажется ли вам, что обстоятельства требуют вашего присутствия? Горожане напуганы, магистрат в stupor’е, бамбергский обер невменяем, инквизитор старшего ранга мертв, единственный оставшийся в разуме и на ногах представитель Официума — мальчишка без полномочий и мало-мальского опыта…

— И именно потому, повторюсь и я, майстер Гессе, я рад, что здесь вы. Я знаю, что вы сумеете совладать с ситуацией, восстановить спокойствие и мир в Бамберге, и я всецело доверяю вашему опыту в том, что касается этой печальной истории.

— Печальной? — переспросил Курт хмуро. — Мир и спокойствие? Ваше Преосвященство, вы вообще давно спускались вниз из вашего каменного гнезда? Мира и спокойствия в городе нет вот уж второй год, Официум жжет горожан десятками, по Бамбергу разгуливает либо corruptio, либо самое настоящее колдовское поветрие, уличные шайки устраивают войны и резню, сравнимые с междоусобицами прежних времен… Вы, ad vocem[66], хотя бы читали протоколы Официума, под которыми стоит ваше одобрение, не говоря уж о том, чтобы попытаться разобраться в них?

— Разбираться в работе служителей Конгрегации — не мое дело, — твердо отозвался епископ, не глядя, однако, своему гостю в глаза. — Для того существуют в ней особые службы, чьею обязанностью это является. Мое дело — окормлять души обитателей этого благословенного города.

— Сидя за стенами резиденции вдали от этих самых душ?

— Священнослужители бамбергских церквей могут исполнять свое дело и без понукания пастырским посохом, майстер Гессе. В случае затруднений обращаются ко мне, я читаю проповеди и провожу богослужения по особо важным поводам, я тружусь на поприще, вверенном мне Господом, в меру своих сил и здоровья. Вникать в дела инквизиторские — не моя обязанность, не мое право и, откровенно говоря, не мое разумение: полагаете, я своим старческим мозгом лучше нарочито обученных людей сумею разобраться в том, чем им приходится заниматься? Посему — да, я читал присылаемые мне копии протоколов Официума. Чтобы знать, но не чтобы судить. Разумеется, если б я углядел в них нечто подозрительное, нечто выходящее за рамки — я вмешался бы, попытался бы рассудить и…

— Ага, — уже не скрывая раздражения, оборвал Курт, — id est, сотня колдунов в год и на ходу рассыпающийся обер-инквизитор — это в рамках и не подозрительно? Не требует вмешательства?

— Это не моего ума дело, — упрямо повторил фон Киппенбергер. — Это дело попечительского отделения Конгрегации. Горожане, как вы сами можете видеть, доверяют решениям Официума, не предъявляют претензий и не ищут защиты — ни у меня, ни у представителей городского управления, что же до обер-инквизитора и его недугов — майстер Хальс держал ситуацию под контролем; а стало быть, у меня не было причин для вмешательства. Я и сам рассыпаюсь на ходу, моих сил едва хватает на исполнение моего собственного долга, и я не могу, даже если б имел таковое право, следить за тем, как свой долг исполняют иные службы.

— У вас есть такое право. Вы этим городом владеете.

— De jure, — с нажимом выговорил епископ. — Да и то лишь отчасти… Майстер Гессе, — вздохнул он устало, — позвольте я буду откровенным.

— Хотелось бы, — сухо произнес Курт. — Обыкновенно именно откровенности я и жду, но почему-то почти никогда не слышу.