Солнце жарило немилосердно, убийственно… Как тем летом в Таннендорфе. Это лето вообще чем-то неуловимо напоминало то самое, что двенадцать лет назад изменило историю этой земли и всю расстановку на доске, хотя тот, кто стал причиной этих перемен, до сих пор не признал всецело своей сути — ни как фигуры, ни как того, кто фигуры передвигает. Или попросту не осознал еще. Хотя, зная этого парня, точнее было бы сказать, что признать это он себе попросту не позволяет, опасаясь за собственный разум; одна из слабостей величайшего инквизитора всея Империи — страх утратить рассудительность, страх потерять веру в собственные силы, страх осознать, что не все зависит от него и что-то может пойти не так, вместо того, чтоб принять это как факт и попытаться использовать в своих интересах… Отчасти ему даже можно позавидовать. Наверное, хорошо и удобно жить в мире, который расписан по главам, разложен по полкам, рассортирован по сундукам… И ведь таким этот мир и станет, если эти новые церковники, именующие себя Конгрегацией, победят. Скучным и предсказуемым. Унылый мир слабых людей с унылым богом, соделанным ими из слабого человека.
Он обернулся назад, где за полосой леса осталось поле с выжженными остатками скошенной травы, что отчаянно пыталась вытянуться снова, вымогая последнюю влагу у земли, давно не видавшей дождя. Второй покос в этом году будет скудным…
Каспар встряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, и приостановился, вслушиваясь, ловя отзвуки чуждого присутствия, от которого всегда начинали неприятно ныть зубы и словно какой-то холодный слизень пытался вползти в мозг; к счастью, испытывать это ощущение доводилось не так уж часто, но всякий раз, когда требовалась личная встреча — требовалось и немыслимое напряжение силы воли. Каждый разговор с этим пока еще человеком оставлял после себя чувство гадливости, омерзения, граничащих с беспричинной злостью… Впрочем — нет; не всегда такой уж беспричинной.
— Ты заставил меня ждать.
Да, мысленно согласился он с самим собой. Не всегда для этой злости не было причин…
К сидящему на поваленном дереве старцу Каспар приблизился нарочито неспешно и остановился напротив, не став садиться ни рядом, ни на трухлявый пень в паре шагов в стороне.
— Не мне был нужен этот разговор, — ответил он, наконец, когда в морщинистом, иссушенном лице начало проступать уже нескрываемое, откровенное раздражение. — Ты явился сюда, ты напросился на встречу, ты, в конце концов, выбрал для этой встречи это место — не ближний свет, знаешь ли.
— Ты бы предпочел, чтобы я явился прямиком в твой дом? — насмешливо осведомился Мельхиор. — Встретиться в ином месте было нельзя: ведьма может учуять присутствие незнакомой силы, забеспокоиться и спрятаться. Ты же не хочешь, чтобы она перестала отпускать дочь в деревню, играть с твоими резными лошадками?
— Не тронь девчонку, старый хрыч, — с показной доброжелательностью предупредил Каспар. — Она — моя законная добыча.
— Как сказать, — задумчиво возразил Мельхиор.
Он нахмурился. То, что вопреки привычке старик не вспылил в ответ на прямое оскорбление, было не просто странным — подозрительным… Да и вообще этот древний кусок человечины был поразительно добродушен сегодня; таким его прежде видеть не доводилось ни разу.
— Как сказать, — повторил маг. — Если б много лет назад мои люди не пытались отравить Гессе, он не оказался бы в этом лесу умирающим, ведьма не подобрала бы его, они не провели бы вместе несколько дней, и девчонка не родилась бы вовсе… Не судьба ли?
— Твои люди и не пытались. Парень отравился случайно, отпив не из своего стакана. Судьба, да не твоя, — осклабился Каспар и выговорил с расстановкой: — Девчонку — не трогать. Я положил на нее слишком много сил, чтобы так просто отказаться от своих планов.
— Она мне не нужна, — отмахнулся Мельхиор равнодушно, и что-то в этом голосе было, какая-то нотка, сказавшая лучше всяких слов, что старик не лжет. — Я бы лучше ее убил вместе с матушкой и закинул трупы в окно нашего неуемного инквизитора; но если у тебя планы на нее — я бы советовал с ними поспешить.
— Довольно языкоблудия, — оборвал Каспар. — Как я понял, дело у тебя срочное; давай покончим с ним — и разойдемся.
— Безусловно, — кивнул Мельхиор, и в его голосе проступила явная насмешка, которую он даже не пытался скрыть. — Мы можем и разойтись, если тебе этого захочется. Только захочется ли?
Каспар не ответил, лишь демонстративно сложив на груди руки и изобразив преувеличенно скучающий вид; что-то с этим старым пнем определенно было не то сегодня, с чем-то явно важным и необычным он явился на эту встречу, и это что-то, по его мнению, должно было заинтересовать его давнего, но вынужденного союзника. Поторопить старика снова, поддаться раздражению — значило показать растерянность, которая одолевала чем дальше, тем больше…
— Есть дело, — заговорил маг, наконец, так и не дождавшись реакции. — Важное и могущее принести немалую выгоду.
— Кому?
— Мне, — пожал плечами Мельхиор. — Тебе.
— И Бальтазару?