Читаем ...И больше - ничего полностью

Священник открывает требник и начинает читать молитву. Монолог на церковно-славянском то и дело прерывается речетативом: "Господи, помилуй!" Кто верит, тот крестится, кто не верит — пребывает в печали. Кто верит, но сомневается, смиренно держит руки на животе.

Отчитав своё, священник уходит вместе с требником и кадилом. Всё что надо отпущено, вечный покой гарантирован, хотя и не сразу: придётся подождать сорок дней.

— У вас есть несколько минут, чтобы попрощаться с покойным, — это опять распорядитель.

Это значит, снаружи, у резных дверей, уже собрались новые родственники, друзья и знакомые. Ожидают очереди, но уже к своему покойному. Ох, уж эта Москва!.. Повсюду очереди, даже на кладбище. Хорошенько подумаешь, прежде чем здесь помирать…

Но вот уже брат в молчании постоял над братом. Вдовы по очереди поправили цветы в ногах у покойного. Скорбно вздохнули знакомые.

Я посмотрел на Апостола. А он посмотрел на меня. В наших глазах читался один и тот же вопрос: "Кто следующий?.."

Прощаясь, я поцеловал Витьку в лоб. Апостол целовать не стал. Наверное, у апостолов это не принято.

<…>…Догорел этот мир и распался,Как воронье гнездо на дубу.Всё, чем был он и всё, чем казался,В полчаса улетело в трубу.Всё сгорело — слова и цифири,День Победы и яблочный Спас…Ничего мы не знаем о мире,Ничего он не знает про нас!

* * *

Вот, пожалуй, и всё.

Дальше был ресторан. Тихий зал, общий стол. Зарубежная, что ли, кухня.

Помянули. Вспомнили Витьку. Опять помянули. Незаметно вплелись в разговор и другие темы: проблемы творческой интеллигенции, искусство игры на тромбоне. И здесь Апостола понесло.

— Интересно у меня как-то всё получается, — говорил он, поглядывая на знакомых и родственников. — Вот я русский, а мне всю жизнь помогали евреи: стихи печатали, сборники издавали… Недавно в Америку пригласили. От одного журнала. Дали за первое место значок и двести долларов. Выходит, не зря съездил. А у нас…

Я посмотрел на часы: пора. Обнял Брата, пожал руку Апостолу. Попрощался с поминальным столом. И подался на вокзал.

Через час автобус увозил меня из Москвы. Увозил из прошлого в настоящее и дальше — в уже начавшее темнеть будущее. За спиной оставался город, полный давних надежд и пока ещё близких воспоминаний.

Оставалась память. И Вечность, однажды обещанная другу.

Только память и Вечность.

И больше — ничего.

2013 г.


Примечания.

1. При всей своей схожести творчества и судьбы не следует отожествлять Апостола с каким-либо реальным лицом из современников. Это не исследовательская работа, посвящённая творчеству безвременно ушедшего поэта. Не библиобиографическая справка члена СП. И не воспоминания о выпускниках Литературного института. Для книг из серии "ЖЗЛ" необходимо иметь особый творческий дар, которым я не обладаю. Единственное, на что вправе рассчитывать читатель, это на профессиональную память автора и на его объективность в оценке некоторых событий и лиц, а также отдельных литературных произведений.

2. Ассоциация навеяна картиной П. Брейгеля "Слепые".

3. Здесь и далее — стихи М. Анищенко (за исключением стихотворений, авторство которых оговорено в тексте).

4. Столь сильные эмоции имеют под собой скорее не медицинскую, а литературную основу. В первом варианте стихотворение "Дом и Река" завершалось такими строчками:

Не приходишь ты под окна,

Не глотаешь в горле ком.

И мне в зад втыкает доктор

Шприц с Иваном-дураком.

Я вдыхаю мрак психушкин,

Шлю послания в собес.

Я, конечно же, не Пушкин,

Не убьёт меня Дантес.

Пьяный доктор. Санитары.

На губах то боль, то скотч.

Мы с Тамарой ходим парой,

Просим Демона помочь.

Я люблю сестру Данаю,

На обед люблю рагу,

И давно не вспоминаю

Дом на красном берегу.

Что мне призрачные нети,

Что мне замыслы Творца?

Но порой мне снятся сети

Без начала и конца.

5. Про "остекленелый мор" в глазах мёртвого Гаршина писал В. Катаев в повести "Алмазный мой венец".

6. Незадолго до смерти Апостол позвонит своей бывшей жене и признается, что самой трагической и непоправимой ошибкой в жизни считает свой разрыв с семьёй. Об этом жена рассказывает в видеофильме, который размещён в интернете.

7. Мне больше всего нравятся заключительные строки этого стихотворения: "И смотрит Господь, удивлённо и строго, // И знает, зачем я живу на земле". По-моему, точней не скажешь. Хотя и в этих стихах Апостол не удержался от игры в преображение: "любовь и разлука" вместе с амфибрахием пришли сюда явно от Б. Окуджавы.

8. Здесь Апостол лукавит. Думаю, не без причины: не случись нашей ссоры, не было бы и этой записи на "Стихи. ру".

9. На мой взгляд, по степени эмоционального воздействия это одно из самых сильных стихотворений Апостола последних лет. За такие стихи можно забыть и сиротский тельник, и валенки вместе с Клюевым.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Заберу тебя себе
Заберу тебя себе

— Раздевайся. Хочу посмотреть, как ты это делаешь для меня, — произносит полушепотом. Таким чарующим, что отказать мужчине просто невозможно.И я не отказываю, хотя, честно говоря, надеялась, что мой избранник всё сделает сам. Но увы. Он будто поставил себе цель — максимально усложнить мне и без того непростую ночь.Мы с ним из разных миров. Видим друг друга в первый и последний раз в жизни. Я для него просто девушка на ночь. Он для меня — единственное спасение от мерзких планов моего отца на моё будущее.Так я думала, когда покидала ночной клуб с незнакомцем. Однако я и представить не могла, что после всего одной ночи он украдёт моё сердце и заберёт меня себе.Вторая книга — «Подчиню тебя себе» — в работе.

Дарья Белова , Инна Разина , Мэри Влад , Олли Серж , Тори Майрон

Современные любовные романы / Эротическая литература / Проза / Современная проза / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее