И больше никаких парадов

Но Титженс, черт возьми, с превеликим удовольствием заключил бы сейчас договор с самим Провидением и согласился провести в самом холодном круге ада тридцать месяцев только за то, чтобы получить взамен тридцать секунд и рассказать Валентайн Уонноп, какой ответ он дал… тому самому Провидению!.. Кто был тот персонаж «Инферно» Данте, погребенный подо льдом по самую шею и моливший своего создателя убрать с его век сосульки, чтобы они не мешали смотреть? А Данте пнул его в лицо, потому что он был гибеллином… В нем, в Данте, всегда присутствует что-то от свиньи… В этом отношении он похож на… А на кого он, собственно, похож?.. Ах да, на Сильвию Титженс… Великая ненавистница!.. Титженс представил, как из монастыря, в стенах которого замуровала себя Сильвия, на него изливаются волны ее ненависти… Она спряталась в надежном месте… Он так полагал. Потому как она сама ему об этом сказала. Говорила, что до конца войны… На весь период военных действий, а может, на всю жизнь, в зависимости от того, что дольше продлится… Титженс представил, как Сильвия в этот момент свернулась калачиком в монастырской постели… Сгорая от ненависти… Разбросав по подушке свои пышные волосы… Наливаясь медленной, холодной ненавистью… Просто как змеиная голова, если к ней внимательно присмотреться… Неподвижные глаза, плотно сжатый рот… Смотрела куда-то вдаль и ненавидела… Надо полагать, в Беркенхеде… Далековато, чтобы окатывать его ненавистью… Через всю страну, море и стылую ночь… по черной земле и воде… когда из-за воздушных налетов и германских подводных лодок нигде не горит свет… Впрочем, думать о Сильвии сейчас было ни к чему… Она находилась от него далеко-далеко…

По мере того как в свои права все больше вступала ночь, теплее точно не становилось… Даже этот осел Левин и тот энергично расхаживал взад-вперед среди теней, которые в тусклом лунном свете залегли на окраине палаточного лагеря, выходившего задами на склон холма и терявшуюся в ночи вереницу белых камней… При всем его хвастливом пренебрежении шинелью, которую он не надевал, дабы манить дамские взоры своими блестящими штабными побрякушками, таская их на себе с видом леопарда, вышедшего покормиться…

– Прошу прощения, что заставил вас ждать, старина… Точнее, вашу леди… Но мне надо было поговорить с моими людьми… Да и потом, вы и сами знаете, что… «бодрый дух солдат и… не помню, что там еще… превыше любых других… э-э-э… насколько мне помнится, соображений… за исключением требований, выдвигаемых боевыми действиями»… У меня в последнее время явные нелады с памятью… А вы хотите, чтобы я, поскальзываясь на каждом шагу, скатился по этому холму, а потом, сопя от одышки, поднялся обратно… И только для того, чтобы повидать какую-то даму!

– Какой же вы осел, черти вас забери! Внизу вас ждет жена.

3

Единственной мыслью, которая отчетливо выделялась в голове Титженса, когда он наконец устроился на своей походной кровати и набросил на себя шесть армейских одеял, перед этим поставив рядом складной стул со стаканом крепкого пунша на основе рома, офицерским блокнотом с карандашом, потому как до одиннадцати часов ему следовало набросать черновик рапорта о целесообразности прочесть перед вверенным ему подразделением несколько специально подготовленных лекций о причинах войны, так вот этой единственной мыслью, отчетливо выделявшейся в его голове, было воспоминание о том, каким жалким показался ему этот осел Левин. На скованном льдом склоне холма отсутствие подковок на подошвах сапог полковника страшно сковывало каждое его движение, он неуверенно делал пару шагов, но, обреченный на бездействие, тотчас хватал Титженса под локоток и, задыхаясь, выдавал свои путаные предложения…

В итоге с его уст слетала невиданная мозаика мелодраматичных заявлений, поражающих своей непомерной цветистостью, потому как Левин, сначала спустившийся вместе с Титженсом вниз по склону холма, а затем поднявшийся обратно, ни на секунду не выпуская из рук его локоток, сообщил ему чудовищный ворох новостей о той бурной деятельности, которую развернула Сильвия, при этом ничуть не заботясь о соблюдении хронологического порядка и, по правде говоря, не преследуя никакой зримой цели, а единственно по причине теплых чувств, питаемых им самим к капитану… Оказывается, что за пределами этого суетливого, окрашенного в пыльный цвет мира, в серой зоне вокруг него, где гражданское население устраивало чайные церемонии, жалуясь на отсутствие масла, происходили весьма примечательные события!..