– Мистер Коули, вы все мне объяснили, за что я вам чрезвычайно обязана… У моего супруга действительно нет времени писать подробные письма… Он ведь не юный и ветреный младший чин, не пропускающий ни одной…
Собеседник оглушительно захохотал и воскликнул:
– Капитан не пропускает ни одной юбки… Какого черта! После того как ваш супруг принял командование батальоном, он постоянно у меня на виду и случаи, когда он куда-то отлучался, можно по пальцам пересчитать.
Сильвию накрыла волна бездонной депрессии.
– Между собой мы даже шутим, что он носится с нами, как наседка со своими яйцами… – со смехом продолжал лейтенант Коули. – Ведь сколько эту армию ни хвали, от этого, как говорят, она не перестанет состоять из одних лишь оборванцев… А посмотрите, какие у нас были командиры до него… Взять хотя бы майора Брукса… Он никогда не вставал раньше полудня, а то и позже, а в лагере появлялся только к половине третьего… К этому времени ему надо было предоставить все рапорты, иначе он их вообще не подписывал… А полковник Поттер… Да благословит Господь мою душу… Тот вообще никаких чертовых бумаг не визировал… Жил в городе в отеле, а в лагере не показывался совсем… В то время как капитан… Мы всегда говорим, что… В общем, будь он адъютантом Челси, набирающим пополнение для Второго Колдстримского полка…
Красивая холодной, грациозной красотой – Сильвия знала, что источаемая ею красота действительно была грациозной и холодной, – она склонилась над скатертью, выслушивая пункты ужасного обвинения, которое теперь намеревалась выдвинуть против Титженса… Потому как мораль всего этого была такова: если у тебя на руках прекрасная женщина, не знающая себе равных, то заниматься ты должен единственно ею… Этого от тебя требует сама природа… до тех пор, пока ты не изменишь ей с курносой, веснушчатой девчонкой… хотя даже это, в качестве реакции, тоже означает заниматься той самой женщиной!.. Но изменять ей с батальоном… Это противоречит приличиям и самой природе… Да как он, Кристофер Титженс, мог опуститься до уровня тех мужланов, которых она здесь встречала!..
Когда Титженс, выйдя из телефонной будки, заковылял между столиками, вид у него был еще равнодушнее обычного. Он устало опустился на полированный стул между ней и лейтенантом и сказал:
– Я приказал устроить стирку…
Сильвия тихо зашипела сквозь стиснутые зубы, испытав в душе мстительную радость! Что ни говори, а так оно и было – он предал ее ради своего батальона.
– Завтра в половине пятого утра мне надо быть в лагере…
– Это же ведь настоящая поэма…
Коули покраснел до корней волос, скорее всего даже глубже. А когда возразил, что капитану не обязательно приезжать в лагерь в такую рань, потому как не найдется ни одного офицера, способного в этот час вывести пополнение, Титженс произнес перед ним целую речь. После чего неторопливо ответил:
– В период Средневековья с таким рефреном существовало множество стихотворений… Ты, вероятно, имеешь в виду обаду Арно Даниэля, точнее, ее более поздний перевод… Оба-да – это такая песнь, которую поют на рассвете, полагая, что петь в такой час могут единственно влюбленные…
– А завтра в лагере в четыре утра ты будешь петь ее один или с кем-то еще? – спросила Сильвия.
Она не могла ничего с собой поделать… Хотя и знала, что на этот медлительный, помпезный тон Титженс перешел только для того, чтобы дать этому гротескному типу за столом возможность оправиться от замешательства. И за это его ненавидела. Да какое право он имел выставлять себя напыщенным идиотом, дабы прикрыть чье-то там смущение?
Вернув самообладание, второй лейтенант хлопнул себя по бедру и воскликнул:
– Вот оно, мадам… Уж поверьте мне на слово, нашему капитану известно все на свете!.. Ни в жизнь не поверю, что в этом подлунном мире есть хоть один вопрос, на который он не знает ответа… В лагере даже говорят, что…
И он пустился в нескончаемый рассказ о том, на какие именно вопросы Титженс