И будет светлым мир

– Согласен, не всё так хорошо, но и здесь мы преуспели. У нас есть методы ранней диагностики не только физических, психических, но и болезней общества. Наше общество ещё не больно, начинается что-то вроде лёгкого насморка. И вы должны придумать лекарство, очень не хотим, развития насморка в серьёзную болезнь.

Старичок кивнул. Ему в отличии от военного до лампочки кому подчинятся. И так достаточно сознателен и давно понял одну истину – в человечестве постоянно сидит болезнь. И все религии которые создавались, были лекарством которое лечит не причину, а последствия. Так что сейчас будут работать над очередной панацеей от насморка.

Я поднял руку, привлекая внимание всех.

– Всё. Начинайте работать. Времени, на раскачивание и адаптацию к обществу ни у вас, ни у нас нет. Придётся учиться на бегу.

– Это не плохо, – сказал старик.

– Почему? – вскинул я бровь.

Старик улыбнулся.

– Выученное на бегу лучше запоминается.

Я улыбнулся, кивнул благодаря за поддержку.

– Наши помощники введут вас в курс.

Из-за спины вышел всегда незаметный Каменев.

– 

Прошу за

мной, – широким жестом пригласил он к транспортному кругу.

В зале задвигались стулья, разбуженные вставали и подходили к нему. Каменев встал в круг. Исчез. За ним немного поколебавшись, ступил высокий военный. Остальные менее уверенно, но всё-таки вставали в круг. Понятно им более привычно, если бы сейчас опустились в лифте, а потом в сверхскоростном самолёте или звездолёте.

Я сошёл с трибуны, придержал Санилевича.

– У тебя на сегодня какие планы?

Он вытаращился не понимая, мол какие могут быть планы, сто с лишним лет проспал…

– Согласен, вопрос глупый, – сказал я, – ну, а вдруг решил сделать маленькую экскурсию в информаторий.

– Идея не плохая. Медицина за время нашего сна шагнула далеко, не чувствую даже малейшего дискомфорта. Можно и прошвырнуться.

– Давай лучше к нам, – предложил я. – Светлана будет рада.

– А вы…, до сих пор вместе? – удивился он.

– Да, – ответил я так же удивлённо. – А что тут такого, странного?

– Нууу, – протянул Михаил задумчиво, – как-никак уже столько времени вместе. Сколько?

– Больше двухсот лет.

– Вот – вот. Так долго…, точнее, вообще – долго, жить вдвоём было невозможно уже в двадцать первом веке. Раньше, да, можно было. Человеку был необходим партнёр для простого физического выживания. Никто не мог обеспечить себя полностью даже необходимым. Но в двадцать первом, когда технологии обеспечили сытый и безопасный быт какой-то постоянный партнёр оказался не нужен. Рано или поздно однообразие надоедало, хотелось чего-то нового или ещё что-то.

– Миша, Миша, – укоризненно покачал я головой. – Ты как всегда пессимист, удивляюсь, как создал, то, что создал. Объяснить на пальцах.

Он улыбнулся, кивнул.

– Во-первых, не жить вместе, а любить. Помнишь легенду, «Бог сначала создал людей единым целым, потом за что-то разозлившись на них, надавал по шее, разделил на две части и разбросал по миру. И с тех пор эти половинки ищут друг друга»? Так вот, мы как раз и есть, те разбросанные половинки, нашедшие друг друга впервые за всю историю человечества. Такое не удавалось никому и никогда, а мы вот такие вот, нашли.

– Ну. А причём тут любовь?

– Не понимаешь?

– Неа.

– Когда сходятся две не те половинки, тогда они просто живут. А когда сходятся две те, то сливаются в одно целое, и жизнь этого одного целого называется уже не жизнью, а любовью. У них на двоих одна душа, одно серце, одни мысли. Понял? Это состояние такое…, вроде… вечности.

– Не поверю, что за двести лет ничего не случилось, – Михаил проигнорировал мой вопрос, и оценивающе уставился на меня.

Я помолчал, понял, врать бессмысленно, особенно ему, да и чего особенно скрывать.

– Ну…, было… один раз в самом начале, – признался я. Глаза Санилевича вспыхнули торжеством, мол, я же говорил, но быстро взял себя в руки, понимая, торжество тут не уместно, как бы меня не обидеть и не разбередить старую рану. – Да брось ты…, один дурень попытался влезть в нашу семью. Наплёл ей всякого, а она хоть и доктор наук, но всё же женщина, к тому же красивая, а они сам знаешь на слова падки. Особенно на необычные, искрение и тэдэ. Её не виню, такова природа. Сейчас она это поняла, и свою природу старается контролировать, что не надо, не выпускает, а что можно, выпускает особенно тогда, когда мы вдвоём и такое вытворяет, что… обзавидуешься.

Не знаю, любил он её или нет, не скажу, что был мудак…, и хотя нет, не любил и мудак, раз полез разрушать чужую семью, причём – счастливую. Осознавал или нет, что принесёт нехорошие переживания всем, не знаю. Если осознавал, то скотина, если не осознавал, то просто дурак, с хорошо подвешенным языком и с некоторыми навыками артистизма, ну да ладно, не о нём разговор. Был лёгкой бурькой, которая накошмарила нешуточно, но и показала, где мы слабы, за что спасибо, особенно тыкнула носом, где слаб я.