И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене

В это время мама написала Верочке письмо, рассказав, что я убежала из дому к баптистам. Верочка сразу же приехала в Харьков, разыскала меня и на другой день увезла в Москву. На работе я взяла расчёт, а с родителями перед отъездом помирилась.

В Москве я устроилась на работу чертёжником–копировальщиком, а затем меня перевели на должность чертёжника-деталировщика, потом я стала чертёжником–конструктором и, наконец, техником–конструктором. Одновременно училась на курсах чертёжников–конструкторов на Сретенке.

К баптистам я ходить перестала. Общину у Петровских ворот закрыли, новую я не стала искать. Что‑то меня от них отдалило. Дни были заполнены работой, учёбой и хозяйством. По воскресеньям на меня нападала какая‑то странная тоска. Душа была голодна.

С1929 года я начала понемногу ходить в церковь. Нравилась мне церковь Троицкая «на листах» на Сретенке, но бывала я и в других церквах. Постепенно стала привыкать к церковнославянскому языку. Начала передо мной раскрываться и красота церковной службы. Некоторые песнопения я выучила наизусть, отдельные возгласы и слова глубоко западали в душу. Первое, что сильно подействовало на меня, был возглас священника: «Слава Тебе, показавшему нам Свет!» Сразу я выучила «Воскресение Христово видевше…», очень полюбила Песнь Богородицы: «Величит душа моя Господа».

С Верочкой мы жили очень дружно. Она познакомила меня со всеми своими подругами. Но никто из них так не привлекал меня к себе, как Тоня. Тоня была девушкой глубоко верующей — и это отражалось во всём её поведении, во всех её словах. Я знала, что у неё был духовный отец–старец. Как‑то я прочитала «Братьев Карамазовых». Эта книга произвела на меня очень сильное впечатление. Всё, что говорилось в ней о старце Зосиме, поразило меня. Достоевский так сказал о старце: «Это человек, который берет вашу душу в свою душу и вашу волю в свою волю». Я остановилась на этих словах и подумала: «Как хорошо было бы мне иметь такого старца!» Алёша Карамазов стал моим любимым литературным героем, а Достоевский — моим любимым писателем.

Читать я любила и читала довольно много. В то время ещё можно было найти книжки духовного содержания у букинистов. Так я купила драму «Царь Иудейский» K. P. (Константин Романов — дядя царя), которую очень полюбила, и некоторые стихи из неё повторяла вместо молитвы (из молитв в то время знала только «Отче наш»). Например, я любила «Молитву учеников Иисусовых»:

Дай мне не быть малодушной,
Дай мне смиренной душой
Быть неизменно послушной
Воле Твоей пресвятой.
Дай мне в часы испытанья
Мужества, силы в борьбе!
Дай мне в минуту страданья
Верной остаться Тебе.
Солнца лучом озаривший
Смертные очи мои,
Дай мне, людей возлюбивший,
Непрестающей любви!
..............................
Первыми солнца лучами
Ночи рассеявший тьму,
Чистыми дай нам сердцами
Имени петь Твоему.

Верочке досталась из библиотеки их преподавателя, уехавшего за границу, «Исповедь блаженного Августина».

Это была первая серьёзная духовная книга, которую я прочла. Читала с большим интересом. В подарок от моего двоюродного брата Венички я получила книгу Хитрова «Евстафий Плакида». Это жития святых, изложенные в художественной форме. Брат выменял эту книгу в керосинной лавке на несколько газет; она была предназначена для завёртки мыла. Из всех поэтов я больше всего любила А. К. Толстого. Его поэму «Иоанн Дамаскин» и стихотворение «Грешница» я частично выучила наизусть, как и «Христианку» Надсона. У всех поэтов, во всех произведениях я искала христианские мотивы, близкие моей душе. Я очень любила петь «Ангела» и «В минуту жизни трудную» Лермонтова, а также «Нелюдимо наше море» Языкова.

Знакомых, которые могли бы нам давать духовные книги, у нас тогда не было. Тоня была очень осторожна и боялась нарушить то медленное продвижение по духовному пути, которое у нас только намечалось. В 1925 году она однажды пригласила нас к себе в гости. Жила Тоня за городом (Верочка у неё бывала и раньше). Когда я зашла в комнату, меня поразила обстановка. Все стены были увешаны иконами. Я почувствовала трепет и благоговение, которые бывают, когда заходишь в церковь. О чём мы тогда беседовали, не помню, я почти всё время молчала.

Тоня познакомила нас со своими родными. Когда мы уходили, мать её невестки Валентина (не помню отчества) сказала, указывая на меня: «Тонечка, неужели ты такую хорошую девочку не поведёшь к батюшке, чтобы он её благословил?» Я очень смутилась, Тоня, по–видимому, тоже, и мы, ничего не сказав, ушли. Оказывается, там был о. Серафим.