И быть им детьми

Сейчас Сережа включил защитную реакцию и подшучивал над Женей. Колол, как казалось, в самые больные места. Выворачивал наружу душу и показывал, насколько та у Жени больна.

Казалось…

– А ты технарь дофига, да? – оскалилась Ася.

Она встала и хотела подойти к Серёже, но остановлена руками: крепкой преподавателя и менее крепкой Жениной. Ася попыталась вырваться, чего, тоже, не получилось. Учитель встряхнул ее и громко заявил:

– Катина, сейчас выйдешь и подумаешь над своим поведением.

Он посмотрел Асе в глаза. Отчего та только больше разозлилась.

– Я вам не маленький ребенок. А этот говнюк слишком много себе позволяет, – кивнула в сторону Серёжи и вырвалась из хватки учителя. Серёжа дернулся, закрывая лицо руками. – А ты, я вижу, после нашей последней встречи, пуганый.

– Катина, марш из класса!

Ася фыркнула и вышла. Стоя в коридоре, рассматривала портрет Маяковского. Хотелось быть, как он. Дерзкой, наглой и.... любимой? При этом любимой не просто так, а за дело. За то, что писала рассказы. Да, до рифмы, как до Марса пешком, но преуспевала в другом. Не сдалась ей эта алгебра и формулы. Ася любила литературу. Каждая биография, каждое произведение будоражило до глубины души. Она плакала, когда рубили вишневый сад; презирала и одновременно сочувствовала Карениной; следовала за детьми капитана Гранта и вместе с ними радовалась, когда нашла их отца.

Но Асю нельзя было назвать милой и легкой тургеневской девушкой. Она была сурова, как к себе, так и к другим. Больше не прощала и не давала шансы тем, кто имел совесть поступить с ней плохо. Как Сережа.

***

Все было в тихую зимнюю ночь. Сережа отмечал шестнадцатый день рождения. Будь он проклят… Отмечали не дома, а в снятой на сутки студии. Громкая музыка, диско-шар, пестрые костюмы гостей – в один момент все смешалось в непонятную кашу и Асю стало мутить. Ком подкатил к горлу и она, быстро поставив бокал на стол, расталкивала гостей в поисках двери в уборную.

Смыв за собой, Ася принялась умываться, чтобы освежить и прояснить мысли. Вдруг по ногам пробежал легкий холодок, схватил за лодыжку и поднялся выше, а потом исчез. По телу пробежали неприятные мурашки. Стало зябко. К спине прижались, Ася дернулась.

– А я-то думал, когда же ты останешься одна, – Серёжа вдохнул запах ее волос, а руки сжал на талии.

– К черту пошел, – Ася оттолкнула его и тот врезался в стену.

Серёжа засмеялся. В глазах заплясали черти, разжигая костер, в котором Ася сейчас будет гореть, если не уйдет. Дернув ручку, поняла, что дверь закрыта на замок. Сережины руки схватили застежку Джинс, пытаясь расстегнуть. Не выходило. Тогда он развернул Асю к себе лицом и поставил на колени. Она закрыла лицо руками, когда нить в Сережиных спортивных штанах развязалась.

– Ну, журавчик, хочешь попробовать?

Впервые Асе стало мерзко от этого прозвища. Серёжа дал его, потому что она была похожа на маленькую фарфоровую куколку. Такая же статная, холодная, неприкосновенная с виду и хрупкая на деле.

– Да давай, Женьке же сосешь, значит и мне можно, – положив руку ей на голову, пытался пододвинуть к себе.

Ася отворачивала голову. В одну сторону, в другую. Сережа зарычал и схватил за подбородок, посмотрел в глаза, усмехнулся. Фарфоровая кукла – вот кого он видел перед собой. Ее. Ни Асю.

Зажмурившись, ждала, что произойдет дальше. Тело оцепенело. Ася не могла даже вздохнуть. Сколько там люди могут прожить без воздуха? Пять минут? Девять? Асе хотела, чтобы поскорее это время прошло, и она отключилась. Навсегда, желательно.

– Журавчик, не стоит задерживать дыхание, я помыл его. Так что, все в порядке.

Серёжа с силой надавил на Асины щеки и ей пришлось открыть рот. Она почувствовала палец во рту, который доставал почти до самого маленького язычка (небного, если правильнее), вызывая новый приступ тошноты. Ася начала кашлять. Серёжа подождал, снова опустил руку на Асину голову и заставил вжаться лицом в пах. Точнее, хотел, чтобы Ася заглотила его член. Но что-то пошло не так.

Через секунду, Серёжа понял, что она, все же тарабанит в дверь. С той стороны начали стучать, дергать ручку.

– Открой по-хорошему или придется платить за новую дверь, – угрожал Женя.

– А мне нравятся непослушные, – Серёжа ехидно улыбнулся.

Дал Асе пощечину, отчего у той выступили слезы. Она почувствовала, что сейчас точка невозврата будет пройдена. Что вся детская наивность улетучится, словно никогда не было. Словно это была не Ася, а другая, похожая на нее, девочка.

Она навсегда останется грязной и не сможет отмыть этот позор. Черти в Серёжиных глазах уже разожгли костер и готовы сжечь на нем Асю. За то, что сглупила и не осталась дома. За то, что не позвала с собой кого-то. За то, что не видела, как Сережа все время пялится на нее.