И бывшие с ним

Юрий Иванович силился работать, но куда тут: звонки, авторы дергали, мелочевка по секретариату. В два-три часа вел Колю в столовую: уговаривал поесть, тот съедал кильку, несколько ложек винегрета, в суп только ложку опускал. Заходил милицейский капитан, он брал внизу в киоске журнальчики. Он спрашивал о Рудольфе Михайловиче, подразумевалось: когда же наконец Лапатухин возьмет Колю на работу к себе в журнал «Дельфин»? Нынешняя секретарская работа Коли у писателя смущала капитана. Значение статьи 209 «за злоумышленное уклонение от работы», считал капитан, растет день ото дня.

Юрий Иванович также надеялся на Лапатухина, который взялся устроить Колю экспедитором в какую-то контору от Министерства рыбного хозяйства. Коля на сей раз не ерепенился и не вспоминал о своих титулах, он уверовал в свое экспедиторское будущее. Лапатухин исчез затем и месяц не казал глаз.

В выплатной день Лапатухин позвонил, телефон о нем предупредил вдруг осипшим голосом: Рудоля в здании.

Тотчас при появлении Лапатухин разжег трубку и стал рассуждать о назначении писателя. Искусство воплощения образов в слове вышло из первобытных магических обрядов, должных вдохновлять племя на борьбу за мясо, за шкуры, за охотничьи угодья. На борьбу с врагами, с внутренними сомнениями. О художнике слова заботились, кормили… как шамана, как волхва, его дар был достоянием народа.

Юрий Иванович, глянув на дремотного Колю, отвел Лапатухина в коридор и досказал:

— Выходит, со времен верхнего палеолита общественный долг художника никак не подразумевал отвлечения его драгоценных сил на увечных, на изгоев, на алкашей? Проквасил ты это дело с оформлением Коли в экспедиторы. В нравственном смысле ты, Рудоля, черная дыра.

— Как это?

— Ну, если хочешь благозвучнее — Бермудский треугольник.

— Отшить меня хочешь? У тебя не выйдет. Все тобой питаются. У тебя ослаблены инстинкты. Как у того доброго самаритянина. Кто там проехал мимо ограбленного? Левит, купец, кажется… их не тронули причитания. Самаритянин не выдержал. Отняли у него энергию. Черт его знает, может, нервный был. Подобрал избитого, повез, умыл, накормил. Как ты меня в свое время… Я ведь сколько тогда на скамейке просидел, никто на меня не глядел, и правильно, все по уши в своем — и кто мне виноват? — рога жена наставила, я полез права качать, мне набили.

— Что вы заладили: отношения — энергообмен?..

— Всего меньше становится: воды, нефти, земли. Праведники остались во временах, когда земля не пахана, не меряна, медведь приходил к скиту, с руки ел, потому что людей до того не видел. Недаром сейчас появилось понятие: ситуационная этика… Короче, старичок, твои переживания ничего не решают, надо менять отношение к предмету, — сказал Лапатухин участливо.

— Как это сделать? Я бегу с вами со всеми в одном потоке… Что же, ящик сделать и бежать в нем, в окошечко глядеть?

— Меня рядом с тобой можно принять за твоего сына. А разница у нас в пять лет. Усек?

— Не убеждает. Прогони я тебя сейчас, тогда я был бы не я.

Юрий Иванович съездил к приятелю Рудоли Лапатухина, куда-то за Тимирязевскую академию. Польза от поездки была, дали телефон какого-то человека из небольшой конторы, принадлежащей Министерству рыбного хозяйства. Юрий Иванович съездил в контору, человек брался устроить Колю экспедитором.

Коля при таких новостях осмелел, стал ночевать в своем стылом доме.

Юрий Иванович ездил с Вадиком в рабочий клуб куда-то на Электрозаводскую слушать новый ансамбль «Последний шанс». Вадик заговаривал об Илье, Юрий Иванович сообщил издательскую новость: готовится сборник молодых энтузиастов, работающих на селе, Илья выступает с отрывком из будущей книги. Отрывок в основном повторяет очерк о Федоре Григорьевиче и Илье и включает части пьесы. Очерк о деде и внуке Гуковых перепечатали где-то. Главного похвалили. Он сказал Юрию Ивановичу: «В последнее время ты стал сдавать, но очерком о Гуковых показал: есть у нас порох в пороховницах».