– Ты свободен, Микки, – прошептал на ухо Галлагер, вспоминая короткий текст свидетельства, за несколько прочтений выученный наизусть.
– Но… как, блять? – нет, Милкович не мог поверить.
– Твой Доминант снял с тебя опеку, – пояснил рыжий, целуя нежную кожу шеи саба.
– Отец согласился? – это было еще более нереально, чем все то, что брюнет успел себе надумать, читая заветные строки.
– Нет, – ответил Йен, зарываясь носом в переход шеи в плечо, – я твой Дом, Микки, – глубоко вдыхая, продолжал Галлагер, – но я не хочу тебя этим связывать, – закрывая глаза, растворяясь в тепле своего парня, по которому успел безумно соскучиться за время, потраченное на урегулирование вопросов документальной свободы сабмиссива, шептал рыжий, крепко сжимая в своих руках Милковича.
– … договор? – уже почти десять минут Микки тараторил без остановки, пытаясь узнать у Дома подробности каждого проведенного им дня, крепко сжимая в руках свидетельство, прерываясь лишь на то, чтобы в очередной раз перечитать текст, будто боясь, что тот успеет измениться, если голубые глаза потеряют его из поля зрения хотя бы на секунду.
– С этим мы разберемся позже, – нехотя ответил рыжий, улыбаясь столь возбужденному состоянию своего саба, никак не желающего успокоиться или заметить, что Галлагер стоит напротив в одних лишь трусах. – И, вообще, кто сказал, что я захочу его заключать? – решил поиздеваться он над поглощенным восторгом парнем, удовлетворенно замечая вмиг изменившееся выражение лица брюнета, непониманием и разочарованием стеревшим с него радость.
Конечно, Йен думал об этом.
Будь его воля, Доминант уже сейчас сменил бы цвет браслета Милковича, наглядно демонстрируя всем, что тот принадлежит ему, не позволяя никому даже смотреть в сторону ЕГО саба, но такое сильное желание Микки обрести долгожданную свободу не позволяло Галлагеру даже просить об этом.
– Больно надо, – недовольно пробормотал брюнет, хмуря брови, закусив губу в попытках сдержать вздох разочарования и не показать парню, насколько его задело подобное высказывание. – И, вообще, кто сказал, что ты мой Дом? – обходя рыжего, намереваясь провести некоторое время на кухне в компании еще одной банки пива, пробормотал Микки, направляясь к двери.
– С-т-о-я-т-ь, – раздалось сзади, блокируя любые попытки совершить еще хоть шаг. – Еще сомнения будут? – рука Йена в одно движение развернула Милковича на сто восемьдесят градусов, а пара зеленых глаз, мерцающих ярким пламенем силы и власти, приковала к себе взгляд голубых, не позволяя смотреть куда-то еще, пока их обладатель не спеша расстегивал небольшую металлическую пряжку.
«M. C. M.» было красивым шрифтом выведено на внутренней стороне запястья рыжего, окончательно разрушая в голове сабмиссива любые подозрения, заставляя протянуть руку, чтобы дотронуться до ярких символов на бледной коже, получая легкий разряд статики при первом прикосновении подушечек пальцев к трем буквам.
Этот поцелуй не был похож ни на один другой.
Наполненный непривычной нежностью и трепетом, он не был направлен на возбуждение и запал сексуального желания, даря совершенно другие эмоции, открывая сабмиссиву новую грань отношений.
Не было в нем зубов, терзающих мягкую плоть острыми краями, настойчивых языков, обильно сдобренных влагой слюны, старающихся подавить соперника, одержать победу в негласной схватке, подминая под себя язык партнера, и боли в груди, намекающей каждому о том, что добровольное кислородное голодание не лучший выбор.
Легкое прикосновение губ Галлагера к губам его любовника, нежная ласка языка, оглаживающего их контуры, лишь иногда проникающего вглубь раскрытого рта, купали Милковича в согревающих водах нежности, расслабляя тело и возбуждая в первую очередь сознание саба, не привыкшего к столь бережному обращению с собой и тем чувствам, что рождались в нем от осознания того, насколько его Дом особенный.
Руки Йена не стремились причинить боль: аккуратными мазками бледных пальцев по голому торсу брюнета, они исследовали горячую кожу Милковича, оставляя невидимый след от груди к животу, и вновь возвращались, поднимаясь к шее, щекоча чувствительные зоны.
Сегодня они не спешили.
Наслаждаясь каждой минутой, проведенной вместе, они дарили друг другу нежные ласки, не разъединяя губ, дыша одним на двоих воздухом, сплетая тела на простынях, прикасаясь каждым сантиметром кожи к коже партнера, срастаясь, спаиваясь, выравнивая сердечный ритм в едином темпе.
Спускаясь поцелуями к подбородку, Йен колол губы об острые волоски отрастающей щетины брюнета, с наслаждением принимая каждый новый осязательный импульс возбужденным сознанием, высовывая язык, чтобы оцарапать и его.
Микки дышал тихо, но с каждой новой лаской, подаренной губами Дома, его легкие сбивались с заданного ритма, заставляя глотнуть больше, сменяя ноздри раскрытым ртом, еще не потерявшим ощущения тепла, оставленного после себя недавним гостем.