i c2ab19a2c5d6e8bb

   – Вы про баррикадников? Нормально. Они так рады, что им разрешили проход на Кольцевую, а там и на Полис! И не надо к фашам на поклон ходить… Тут прежнее начальство прямо настоящий железный занавес установило. Теперь отменили, естественно.

   – Значит, они меня тоже без проблем пропустят?

   – Конечно, я вас провожу.

   «…не нужно было приезжать, лучше бы остался, подождал, как Август просил… Может, назад уехать?.. – необустроенная диспетчерская, в перегоне до Киевской, г де Степан очнулся, показалась ему самым уютным и безопасным местом во вселенной. Он вспоминал ее обшарпанные серые стены с ностальгической теплотой. – И почему я решил, что он в “той самой” комнате? Мало ли, где еще… Может, с какой-нибудь бабенкой расслабляется – дело молодое, а он победитель… Зачем я иду в этот проклятый туннель?..» – спрашивал себя диггер, устремив взгляд в пол и шагая за проводником.

   Он никогда раньше не бывал ни на Краснопресненской, ни на Баррикадной, но обычное его остронаблюдательное любопытство забилось в угол души и не выглядывало, заслоненное силой, которая вынуждала Степана переставлять ноги и толкала в туннель, ведущий к Пушкинской.

   «Почему я решил, что найду Августа в “той самой” комнате? Что ему там делать? Надо спросить про Дружинина, наверняка его отправили наверх с остальными…»

   Но спросить Степан так и не решился, а потом уже было поздно: он стоял за вторым блокпостом, и перед ним раскры л зев туннель, памятный до мельчайших подробностей.

  * * *

   Как-то давно, когда Августу было пятнадцать или шестнадцать лет, они обсуждали вопрос о наказаниях людей вообще и своих врагов в частности, но к пониманию, как чувствовал Степан, так и не пришли.

   – …И вот ответь: разве тебе не приходилось самому убивать? – говорил парень.

   – Приходилось. И, к сожалению, изменить этот факт нельзя… Не оправдываюсь, но скажу, что многое зависит и от того, как ты это делаешь. Хотя, наверное, убитым это все равно… Оно имеет значение для тех, кто остается в живых. Понимаешь меня? Страшно, когда человек упивается смертью, когда он смакует чужие страдания… Наверное, это звучит для тебя глупо.

   – Нет, не глупо. Просто я считаю, что если подняли руку на меня или на кого-то из моих близких, то я имею право отомстить. Настолько жестоко, чтобы больше никому в голову не пришло попытаться по вторить нападение, – горячился Август.

   – В древности так и было. Принцип талиона: око за око. Но цивилизованные люди от него отказались. Только беспристрастный суд может определить меру наказания. Поэтому и нужны присяжные, свидетели… Ведь один человек может ошибаться, особенно, если задеты его чувства. И, в любом случае, разве смерть врага не достаточное наказание ему и награда тебе?.. Вот, знаешь ли, была легенда о драконе, который терроризировал целую страну. Убить его можно было, только вырвав сердце. Множество смельчаков пытались это сделать, но ни один не смог вернуться из логова, где обитало чудовище. Однажды в жертву дракону взяли деревенскую девочку, и ее брат пошел мстить. У него не было настоящего меча, а только деревянный, который он сделал из сосны. И все же произошло чудо, он сумел победить дракона. Да только, вырывая ему сердце, сам испачкался в ядовитой крови и, отравленный, вскоре превратился в монстра.

   Степан, конечно, поним ал, что стояло за этим разговором, и старался быть максимально осторожным.

   – Разве враг не должен чувствовать, что умирает? Я бы не отказался вырвать кое-кому живьем сердце…

   – Нет, не говори так, даже в шутку! – воскликнул Степан. – Есть вещи, сделав которые, ты потеряешь право называться человеком.

   – Ну ладно, ладно. Если ты так против пыток, хотя эти сволочи именно того и заслуживают, тогда выход один: отправить их за герму без противогазов, оружия, босиком, – сказал Август, криво улыбнувшись.

   – Дело не в том, что я против пыток или «за». Просто нельзя вставать на одну доску с отъявленными преступниками, – ответил Степан. – Если ты берешь на себя руководство людьми, то справедливость должна быть для всех. И еще запомни: когда человек переполняет чашу зла, она выливается на него.

   – Ой, ну вот только не надо этой зауми! – поморщился Август. – И так все понятно. Значит, если, – а вернее, когда – Дружинин попадется мне, он отправится голым наверх. Договорились?

   А через несколько дней диггер обнаружил листок, будто забытый на столе.

     Если мальчику страшно, мальчик поборет страх.

     Он сумеет, поскольку помнит лицо отца.

     И не брат ему черт, и смерть ему не сестра.

     Мальчик слезы проглотит, он выдержит до конца.

     Там, где черные тени и красные угли глаз,

     Где кошмары становятся явью, а явь – бедой,

     Мальчик не растеряется – мальчик не в первый раз

     С этой нечистью жуткой вступает в неравный бой.

   Прочитав это строчки, Степан удивился их зрелости. Он не умел писать стихи, и, сколько себя помнил, рифмы были для него, как тайна за семью печатями, но тут вдруг в голову пришли слова, которые он приписал внизу:

     И, сжимая руками свой верный сосновый меч,

     Шмыгнув носом, парнишка сделает первый шаг.

     Так уж вышло, что именно он должен мир беречь