Эрик поднимается на ноги, отходит к окну, вглядывается в далёкий скелет Стены. На Юнис смотреть больно ― на её красивом лице тень обречённости. Не этого он от неё хотел. С юных лет прыгать выше головы надоело до отвращения. Надоело добиваться внимания от тех, кому ты нахер не нужен.
― Ты свободна.
С души упал тяжёлый груз, теперь в груди зияет дыра, в ней хлещет сквозняк из распахнутого окна. Как-то до охуения всё оказалось просто и прозаично. Любил ли он её? Любит? Ей плевать, и ему должно быть тоже.
― Что?
― С сегодняшнего дня можешь считать себя свободной.
В тот день, когда всё началось, всё и закончится. Символично до блевоты, но залить алкоголем этот кислый привкус всё равно не хочется. В этот раз всё иначе, спокойно, никаких скандалов. По-настоящему всё, конец.
Эрик слышит за спиной лишь тяжёлый вздох, лёгкие шаги и хлопок двери. И ни слова. Юнис уходит молча, потом возвращается и забирает с собой бутылку. На столе остаются два полупустых стакана. Он со злостью толкает ногой столик, стекло бьётся в крошево.
Она была его трофеем. Эрик просто смахнул его с полки.
========== 4.2 ==========
Юнис была уверена, что Эрик вечен, как луна и звёзды над Чикаго. Она забыла, кто и как управлял фракцией до него, будто это было в другой жизни. Для неё Эрик был неуязвим и бесстрашен больше, чем всё Урождённые вместе взятые. Он не мог просто перестать быть.
Даже после всего, что произошло накануне, она продолжала ощущать спиной его пристальный взгляд, будто нож меж рёбрами. Юнис по неистребимой привычке искала знакомую фигуру среди чёрных масс Бесстрашных, но тщетно. Фракция без него вымерла, застыла в ожидании. Никаких официальных заявлений сделано не было.
Два дня назад она лично доложила старшему Лидеру о нападении изгоев. Не ошиблась ни временем, ни местом, только в масштабах — афракционеров было достаточно, чтобы ввести в Дружелюбии блокадное положение. Макс объявил срочную мобилизацию всего боевого состава. Эрик лично возглавил взвод, вызванный на подкрепление.
— Я тоже иду, ― Юнис нагнала его в коридоре, на пути к оружейной.
― Нет. Нечего тебе там светиться, ― он на неё даже не взглянул, упрямо сжал челюсти, ускорил шаг, заставляя её срываться на бег и перекрывать ему путь.
― Эрик! ― она схватила его за руку, вынуждая тормозить посреди коридора. Стальной, непробиваемый, Юнис готова была поклясться, что, наткнувшись на него в темноте, легко расшибла бы себе лоб.
Мимо призраками плыли Бесстрашные в полном вооружении, обтекая их рекой, как горную гряду. Юнис не видела никого из них, она видела лишь холод в его глазах, нарочитый, выстраданный, изломанный. Она этому холоду не верила ничуть, но от этого между ними не становилось меньше боли.
― Я сказал!
Он убрал её с дороги, переставил, сдвинул к стене, как деревянную куклу, и ушёл, теряясь за спинами бойцов. Его «Я сказал», как доказанная теорема, безусловная команда, рефлекс на подчинение без права на оспаривание. Юнис устала проклинать себя, что позволила тогда ему уйти просто так. Что не сказала, как ей жаль и как он не прав на её счёт. Ей не всё равно и никогда не было.
Слух о том, что молодой Лидер погиб при исполнении сменились на слухи о том, что его ранения смертельны, и ему осталось день-два от силы при поддержке местных светил медицины. Юнис была бы хреновым разведчиком, если б не выяснила подробности. В ближайший час она уже была в Эрудиции, обнаружив себя под дверью спецпалаты и споткнувшись о досадную преграду в виде двух рослых охранников.
Работа спасала. Привычная деятельность держала в узде, пока она методично опрашивала взводных и с риском для собственной головы копалась в коммуникаторе Макса. Юнис держалась, пока не тормознула у здания больницы, вхлам раскроив бампер о высокий бордюр. Сейчас же она была готова крушить эти белые стены и раздирать глотку в голос. Эрик не может умереть. Он не имеет права оставить фракцию. Он не имеет права оставить её. Юнис поняла это слишком поздно.
========== 4.3. ==========
Благодаря новым разработкам яйцеголовых в синем шмотье и без того не смертельная рана затягивалась быстро, но не мгновенно ― свободного времени было выше крыши, потому в пустую голову лезло всякое дерьмо. Созерцание стерильно-белого потолка палаты весьма тому способствовало.
Эрик помнил себя с трёх лет. Помнил, что с детства любил играть в солдатики, даже не представляя, насколько эти игры близки к его будущей профессиональной деятельности. Десяток жестяных фигурок — одно из редких напоминаний о довоенном прошлом, вручил ему отец перед тем, как исчезнуть за Стеной по неизвестным ему причинам. Позже мать стала запирать коробку с солдатиками на ключ, вместо них выдавая ему хитрые головоломки и приглашая домой педагогов по самым передовым методикам развития. Она старалась слепить из него гения. Гений из Эрика не получался.